Федор Абленин, хорошо информированный оптимист

Художник Федор Абленин не любит шумихи. Вот и собственное 60-летие отметил бы в кругу семьи, да и все. Если бы не искусствовед Геннадий Найданов, который собрал его работы, систематизировал и устроил выставку в областном музее изобразительных искусств.

А показать было что: книги, афиши, живописные работы, пригласительные билеты, логотипы и фирменные знаки, эскизы мемориальных досок, открытки. В его творческой биографии было много увлечений. Отдал дань Федор Михайлович и литературному творчеству, издав к юбилею собственную книгу стихов и воспоминаний, дав ей двойное название - «Уточки» и «У точки».

- Уточки – это из-за них вы захотели стать художником?

- Да, с них все и началось. Мне было пять лет. Отец, а он был сапожником в кулёшной – сельском комбинате бытовых услуг, и дома не сидел без дела: подшивал валенки, чинил сапоги, плел из ивовых прутьев корзины и прочую утварь. Ну а я ему усиленно «помогал». Однажды он не выдержал и отшлепал «помощника». Я разревелся. Чтобы меня успокоить отец одним движением нарисовал огрызком «химического» карандаша на полях газеты уточку. Вот тогда-то в моей головенке что-то щелкнуло. Увидев мой интерес, отец отдал мне карандаш. К приходу мамы я разрисовал не только газеты, но белую скатерть и половину печки. На вторую половину не хватило карандаша. Нам с отцом, конечно, досталось. Но в выходные мама съездила в город и, продав кое-что из крестьянской провизии, привезла большую картонную коробку, в которой были акварельные краски, цветные карандаши, блокноты для рисования и тетрадки для раскрашивания. Решение стать художником было принято окончательно и бесповоротно.

- А почему «У точки»? Будто итоги подводите…

- Многие думают так и думают: дошел до точки. А я имел в виду начало, отправную точку.

- Вы очень внимательный к слову человек. Препарируете, ищете многие смыслы. Чувствуется, что много читаете.

- Когда верстаешь книгу, вольно или невольно приходится читать. А вообще я литературу всегда любил. В детстве отец прочитал мне наизусть «Генерала Топтыгина» и оно у меня отпечаталось в памяти от первой до последней строчки. Может, потому что там упоминается мое имя. Ямщика-то Федей звали. По литературе у меня всегда были пятерки. Сочинения писал на свободные темы, где можно было поразглагольствовать.  А уж когда стал художником-оформителем, пошла игра в слова и шрифты. Нынешнюю выставку готовили, стали думать, как назовем? Ну, давайте, говорю, назовем «Листая страницы». Страницы жизни, книг. Решил поиграть шрифтом. Выделил букву «С», задвинул «ы». И получилось «ЛиСтая СТРАНИЦы».

- У вас и к 50-летию тоже было занятно придумано. Выставка называлась «ГрАФ АбLенин».

- Да. И вождь мирового пролетариата был ни при чем. Буква L, в данном случае, предстала в роли римской цифры 50. Выставка юбилейная. Поэтому надо, чтобы зрителю запомнилось все, начиная с афиши. А ГрАФ означает – графика Абленина Федора. Так я подписываю свои работы.

- Откуда у вас такая нежная любовь к шрифтам?

- Классе, наверное, пятом или шестом я стал ходить в кружок рисования, который вел Василий Сергеевич Иванченко. Фронтовик, самоучка, но очень красиво писал. Обычным остроконечным перышком. Я захватил еще то время, когда этими перышками писали - где-то с нажимчиком, где-то тоненько. Шариковой ручкой так не напишешь. Все же письма, начинавшиеся со слов «Милостивый государь» и заканчивающиеся словами «С нижайшим поклоном», писались такими перышками. Ощущалось дыхание пишущего человека, его чувства. Это был целый пласт культуры, который уничтожили. Но это было еще и развитие мелкой моторики. А развивается мелкая моторика, развивается мозг. Кстати, в Германии до сих пор в начальной школе пишут только перьевыми ручками. А это учит прилежности, аккуратности, воспитывает культуру. Василий Сергеевич меня заметил и стал доверять мне оформление школьных уголков, праздничных стенгазет. Я быстро научился писать плакатными перьями. Классе восьмом он даже перестал меня контролировать. Видимо, я его догнал. А вот по каллиграфии так и не удалось догнать.

- Село Павловка, откуда вышло два художника, вы и Андрей Преснов, наверное, очень живописное?

- Оно было живописное, когда река Донгуз была полноводной. Я помню, мне было лет семь-восемь, когда мы с отцом ходили ставить кубари – плетеные корзины с приманкой, куда заплывала рыба - лини, щуки. А сейчас реки почти нет. Летом остаются небольшие блюдца, где еще не заилились роднички. А ведь мы здесь купались, прыгали с кручи. Я три раза тонул. Помню даже свое ощущение под водой – тьма перед глазами и удаляющаяся светлая точка. Исчезла река, и все стало по-другому. Потерялась сочность.

- А какое самое сильное впечатление осталось из детских лет?

- Помню наводнение 1956 года. Мне было четыре года. Ночью отец разбудил нас с матерью. И мы перебрались из дома, который залила вода, на большую навозную кучу. Отец разровнял верхушку, постелил брезент. От преющего навоза шло тепло. И мы там ночевали. Вода таинственно шуршала в темноте. А утром появились военные на амфибиях и забрали нас  на «большую землю».

- Вы любите путешествовать?

- Нет, я «дворянин». Люблю свой дом, свой двор.

- В Оренбурге много мемориальных досок, выполненных по вашим эскизам. Отцу и сыну Пиотровским, киносценаристу Алексею Саморядову, атаману Александру Дутову, режиссеру Александру Иоффе, пуховязальщице Ольге Федоровой. Вам самому какая доска больше всего нравится?

- О посещении Оренбурга цесаревичем Николаем, которая висит на Доме учителя, бывшем Дворянском собрании. Вся в вензелях. Шрифт – это очень важно. В шрифте можно передать дух эпохи. А в мемориальной доске Дутова я использовал шрифт «герольд», который был очень популярен в те годы. Именно такой наборный шрифт превалировал в типографиях, когда большевики захватили власть.

- Вокруг доски, посвященной Дутову, разгорелись страсти. Гражданская война не имеет срока давности: тема «красных» и «белых» до сих пор еще очень болезненна. А у вас не было сомнений – браться за эту работу или нет?

- Не было. Потому что пришло понимание того, что это была братоубийственная война. Спроси красного: за что воевал? За родину, ответит. Спроси белого: за что? Тоже ответит – за родину. Все за одно и то же воевали. Но почему убивали друг друга, сложно понять.

- Рассказывали, что приглашение на выставку работ уроженца Оренбурга Владимира Кибальчича, выполненное вами, вызвало изумление Церетели больше, чем сама выставка…

- Приятно, что человек искусства так высоко оценил мою работу. Но у меня есть более приятные воспоминания, когда, например, владыка Леонтий похвалил меня за поздравительные открытки. И благословил на сдачу сессии, когда я учился на третьем курсе Московского полиграфического института. Я не был готов к экзаменам, но все прошло, как по маслу.

- У вас в семье все художники – вы, жена, обе дочери, зять…

- Да уж, гвоздь забить некому. Но занимается живописью сейчас только младшая – Наташа. Зять Алексей (оренбургский фотограф Алексей Кирилов – Н. В.) бросил. Жаль. У него изумительное цветовидение. Но не кормит живопись. Правда, он в фотографии многого добился. Занимается макросъемкой. Снимает всяких козявок во дворе. Зря смеетесь. У него несколько дипломов международных конкурсов. И даже гран-при. Если не ошибаюсь, «Золотая черепаха». Печатается в серьезных журналах. Старшая дочь Анна – из нашей семьи самая образованная. Окончила Санкт-Петербургскую академию художеств им. Репина. Работала в музее искусствоведом. Все на одной волне. Понимаем друг друга с полуслова.

- А хотели бы, чтобы внуки стали художниками?

- Навязывать не стану. Я и дочерям не навязывал. Когда поступали, я им так сказал: «Если хоть одно слово плохое услышу о вас от преподавателей, швабру в руки – и мыть подъезды!». Но краснеть мне за них не пришлось.

- Вы и сами когда-то окончили это училище с «красным» дипломом. И остались в нем преподавать. Нравится сеять «разумное, доброе, вечное»?

- После окончания мне досталось по распределению ехать в Адамовку. А я уже женат, у нас  первая дочка родилась. Вызывает меня директор училища и спрашивает, не хочу ли я остаться преподавать в училище? Преподавать я не хотел, а остаться в Оренбурге хотелось. Вот и остался. Первые года два-три – это была мука мученическая. Особенно, когда жена вернулась из академического отпуска и стала моей студенткой. Она дезорганизовывала меня тем, что сидела на первом ряду и вязала.  И это на предмете «Композиция»!  «Ты меня дискредитируешь, - возмущался я. – Лучше вообще не ходи на занятия, я тебе и так все расскажу». Сейчас еще и в ОГУ преподаю – на кафедре графического дизайна. Шрифт и типографику.  

- За окном весна. Какое ослепительное солнце! А вы какое время года больше всего любите?

- Весну. Это из детства. Как только сходил снег, мы брали горбушку хлеба, ведерко - отливать сусликов и на весь день уходили в степь. На солнцепеке от земли идет пар. Чесночек и лучок дикий пробивается. В вышине звенит жаворонок. Эта картинка в душе запечатлелась навсегда. Какое счастливое время было! А еще люблю первые летние дожди, когда бегали по лужам босиком. Но с возрастом приучил себя к мысли, что у природы, действительно, нет плохой погоды.

- Вы можете назвать себя счастливым человеком?

- Михаил Веллер сказал: человек всегда стремится к счастью, но делает все, чтобы его не достичь. Но вообще-то, имейте в виду, я  пессимист. Впрочем, пессимист – это хорошо информированный оптимист.