НЕИЗВЕСТНЫЙ БОЛЬШАКОВ

В 4 часа утра в квартире Большаковых раздался звонок. К телефону подошла дочь Елена. "Забирайте вашего Леонида Наумовича - он здесь буянит, бьет стаканы". Удивленная этими словами, дочь ответила: "Вообще-то Леонид Наумович давно уже спит. Ему 78 лет. Вы можете себе представить, чтобы в таком возрасте уважаемый всеми человек устраивал ночные похождения по увеселительным местам?"

На следующий день Леонид Наумович ломал голову, кто мог воспользоваться его именем. И вспомнил, что месяц назад его как почетного гостя пригласили на соревнования по борьбе. Подружившись со спортсменами, он дал свою визитку. Очевидно, ее и нашли у подвыпившего и разгулявшегося не на шутку борца.

Этот курьезный случай, произошедший недавно, и насмешил, и заставил задуматься. А каков известный журналист, писатель, ученый в частной жизни? Как ему удалось более полувека прожить с одной женой? Кто его дети, внуки?

О неизвестном Большакове рассказывает сам Большаков.

УКРАИНСКИЕ КОРНИ

Я родился в городе Сновске Черниговской губернии. Мой отец по натуре мужик всю жизнь работал заготовителем. Мама была младше его на восемь лет. Она, безграмотная, никогда не работала - посвятила себя семье.

У них долго не было детей. Только на 13-м году супружества появился единственный ребенок. Здоровьем крепким я не отличался, часто болел, а в 16 лет подхватил туберкулез. Спасло мне жизнь лечение в санатории, которое, правда, вынужден был прервать - пришло письмо из дома: отец при смерти. Могучий человек, он рано ушел из жизни - рак.

Пришлось совмещать учебу с работой, чтобы содержать мать и себя. Начал трудовую биографию культурником в артели сапожников. Там подтрунивали надо мной, задавали вопросы, на которые я не в силах был ответить. К счастью, "культурно-сапожная" карьера не удалась, и уже через три месяца оказался в областной черниговской газете "Большевик". Я занимался учетом писем, а их приходило в день 130-140 штук. В этой же газете появились мои первые заметки - пусть всего-то пять строчек, но под ними стояла моя фамилия!

О журналистской стезе мечтал с детства. В пятом классе сочинял стихи под Маяковского, но совершенно бессмысленные, вроде: "Ломайте нормы, сдавайте все негодное в утиль". Были у меня и любовные строчки (хотя о любви тогда я имел весьма смутные представления) - перевод Альфреда де Мюссе на украинский язык:

Ты хочешь дiзнатись, кого полюбив я,

Це тайна, мiй друже,

Едине, що можу тобi я сказать -

Люблю ii дуже.

Стихотворение это было напечатано в киевском журнале "Молодий бiльшовик".

Свое последнее стихотворение на украинском языке я написал 22 июня 1941 года. Его напечатали на второй день войны. А через несколько недель мы покинули разбомбленный Чернигов. Думали - на время, оказалось - навсегда.

ЖУРНАЛИСТСКАЯ СТЕЗЯ

Эвакуация. Никаких вещей с собой не взяли. Мама зачем-то прихватила ковер, который по дороге продали. Для нее я, мальчишка, был единственным светом в окошке, она полностью положилась на меня. Я же, узнав, что мы оказались недалеко от станицы Вешенская, решил не упустить случая и встретиться с Шолоховым. Для меня он уже тогда был величиной огромной. Известного писателя я не застал, он ушел на фронт.

Осенью 1941 года мы прибыли в Орск, где я устроился в газету "Орский рабочий". Однако вскоре был призван в армию: "загремел" в 6-й отдельный железнодорожный полк в Оренбурге. На фронт я не попал: напомнил о себе туберкулез, и меня отправили в госпиталь. Первое, что спросил там: добавки в столовой дают? Успел, похоже, оголодать.

Признанный негодным к службе, вернулся в свою газету, к которой уже прикипел. За 21 год прошел в ней все ступени роста - от выпускающего до редактора.

В моей жизни было несколько крутых поворотов судьбы. В 1962 году я переехал в Оренбург, где был назначен директором местного телевидения. Надо сказать, что до этого не видел ни одной телевизионной передачи, да и телевизора вообще. Но хотелось испытать себя в чем-то новом - так из газетчика стал телевизионщиком. А через 7 лет оставил телевидение "по собственному желанию". Снова вернулся в газету, теперь уже в "Южный Урал". Работал, как всегда, с увлечением, но появилась возможность, и я, единственный тогда кандидат наук среди журналистов, ушел преподавать в вуз.

С ШЕВЧЕНКО ПО ЖИЗНИ

Амбициозность весьма важную роль сыграла в моей жизни: я не мог довольствоваться средним  образованием, окончил учительский институт, потом только что открывшийся в Орске пединститут. Причем получил диплом N 1 - написал в Министерство образования и попросил разрешения сдать досрочно выпускные экзамены, на год раньше. Что и сделал.

В 40 лет я, вроде бы состоявшийся журналист, опять же из-за амбициозности занялся наукой. В это трудно поверить, но за год я сдал кандидатский минимум в Уральском госуниверситете и вчерне написал диссертацию на тему "Толстой и его корреспонденты". В журналах появились публикации, а затем вышла первая книга о Толстом. Но вот защититься по этой теме не удалось - так получилось, что переключился на Шевченко. Творчество Кобзаря стало на многие годы смыслом моей исследовательской работы. Недавно я отметил 60-летие (начиная с первой публикации)  работы в шевченковедении.

Когда я остался без дел после ухода с телевидения, то ушел с головой в науку. Через год уже поехал в Киев защищаться по Шевченко. В институте литературы АН Украины на диссертационном совете собрались все академики. Они удивились, увидев томище, что я привез, в котором было много нового, неизвестного о Кобзаре.

Академик Кирилюк сказал: "Это не диссертация, это ... (он даже не смог подобрать слова).  Хорошо бы, если бы к осени вы подготовили сокращенный вариант". Я расстроился и махнул рукой: зачем мне все это надо?

Но вернувшись в Оренбург, взялся за работу. Через месяц все перелопатил и напечатал короткий вариант, к которому уже не было никаких вопросов. Защитился успешно и стал кандидатом филологических наук.

Решив заняться преподавательской деятельностью, я обратился к первому секретарю обкома партии Коваленко. Мы не можем разбрасываться стареющими журналистами, сказал он. Да не хочу я быть стареющим журналистом, хочу быть молодым преподавателем. Он предложил идти в пединститут. Я отказался, шокировав его ответом: мне не нравится ректор, у него моржовые глаза. Затем добавил: и два выговора за бытовое разложение.

Так я оказался в политехе. Читал научный коммунизм - то, в чем мало разбирался, а потом курс этики и эстетики. Начинал работать в вузе старшим преподавателем, а  закончил профессором. На пороге 60-летия ушел на пенсию, переключившись, так сказать, на творческую литературную работу (которая, увы, не кормила).

ЛЮБИМАЯ ЖЕНЩИНА

В трудные периоды жизни меня всегда поддерживала моя верная подруга и жена Ирина. 19 июля исполнилось 53 года, как мы живем вместе. Я познакомился с ней, студенткой оренбургского мединститута, в Орске. Вообще-то сначала бросил глаз на ее подругу Аду, тоже будущего врача. Но жизнь и разум взяли верх.

По семейным обстоятельствам Ирина уехала во Львов, где поселилась у дяди, известного профессора университета, крупного международника. По какому-то делу он попал в политические враги и был репрессирован. Тогда-то я в письме и "сделал предложение" Ирине и получил от нее согласие.

Что я представлял из себя в те годы? Чисто внешне - ничего особенного: худой, в полувоенном костюме - другого просто не было. Ее однокурсники выглядели куда импозантнее.  Встретившись во Львове, мы расписались. В Орск я вернулся с молодой женой. Ни у нее, ни у меня ничего не было - все пришлось наживать самим. Одна из первых наших покупок - зеркало. Поселились мы в комнатушке, которая примыкала к редакции газеты. Мама, благородный, душевный и деликатный человек, ночевала под лестницей в коридоре, чтоб не мешать нам, молодоженам. Дом был на маме. В свои владения - уголок, отведенный под "кухню", она никого не пускала.

Мама очень тяготилась тем, что была безграмотна. Очень хотела научиться читать. А мне даже в голову не приходило помочь ей в этом. Под конец своей жизни (она умерла в 1975 году) сама дошла до чтения.

Поначалу мама ревновала меня к Ирине, а потом стала ее во всем поддерживать: "Делай, как считаешь нужным". В нашей семье никогда не было скандалов, а ведь мы с Ириной разные люди и у каждого свой взгляд на жизнь. Помню, в Орск приехал известный актер Петр Алейников. Моя жена надумала вручать ему цветы. Я считал, что она не должна  это делать (взревновал, что ли?). Ирина поступила, как считала нужным.

Могу поделиться секретом семейной жизни: надо  подстраиваться друг под друга, уступать, не держать обиды и прощать. Вспоминаю, как в самый первый день семейной жизни я сказал: главное - взаимоуважение. Мы прожили с Ириной в любви, уважая друг друга.

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ

Как и многие мужчины, я хотел иметь сына. Но когда узнал о рождении Тани, первого моего ребенка, несказанно обрадовался. Меня распирало отцовское чувство. Я шагал уверенным шагом с Преображенской горы, что рядом с домом, необыкновенно гордый и счастливый.

Спустя три года появилась Лена, а еще через семь лет Галочка. Не припомню, чтобы они доставляли особые хлопоты нам в детстве. На сегодня дочери состоявшиеся люди. Татьяна окончила пединститут (и одновременно МГУ) и работает в колледже. Она вполне могла быть журналистом, но виноват Большаков - я нещадно придирался к ее статьям.

Елена - врач, пошла по стопам матери; так же, как и она, занимается психиатрией, только детской.

Галочка окончила школу № 2, стажировалась в Вашингтоне, училась по направлению аграрного университета в аспирантуре в Минске. Там она вышла замуж, работает в фирме. У нее двое детей, младшему Даньке три года.

У меня большая семья: три дочери, пять внуков и одна внучка. А еще один правнук - чудесный парень Ромка. Очень активный, ему скоро год, и он на днях начал ходить. Его отец, мой старший внук Денис, в этом году закончил ординатуру. Он врач в третьем поколении.

Внуки находят себя в жизни: еще один, будущий историк, учится в аспирантуре; другой - студент географического факультета госуниверситета. Я только сейчас почувствовал, что дорос быть дедом. На праздники собираемся вместе, всей семьей. Дети, внуки, правнук - это наше с Ирой главное богатство.

А ГОДЫ ЛЕТЯТ...

Не хочу делать себе скидок на возраст. Но ничего не могу поделать, конечно, нет уже былой энергии. Мне говорят: вы и сейчас делаете много. Но я то знаю, что надо делать больше - отсюда постоянное неудовлетворение собой. В 60 лет завел записную книжку, чтобы ничто не забыть, сейчас у меня уже 18-й ежедневник.

В моем возрасте самое время писать мемуары. Все приукрашивают в них себя, а я этого делать не хочу. Только Лев Толстой был искренен всю жизнь. В своем "Дневнике" в 16 лет он писал: "Лежу в гошпитале. Гонорея. Получил как все". Кто еще способен на такое откровение?