ЯЗЫК ДО «КИЕВСКОЙ» ДОВЕДЕТ

О том, что знаменитый Савва Игнатьевич из «Покровских ворот» и на протяжении более полувека бессменный актер Малого театра Виктор Борцов – наш, оренбургский, я узнал от начальника областного управления по культуре и искусству Виктора Васильевича Ренева. Во время одной из командировок в столицу отправился на знакомство с земляком. Несколько спектаклей с участием Виктора Андреевича – на всех трех сценах Малого – неизменно заканчивались совместной прогулкой к станции метро «Киевская», неподалеку от которой и живет Народный артист России.

А в Оренбурге Борцовы жили в доме по улице Володарского, с видом на Дом Советов. Сейчас на этом месте находится галерея «Оренбургъ», а до революции там проживала семья Леск – предки французского писателя Мориса Дрюона.

- Комната, где мы жили, выходила окнами на трибуну, где по праздникам шли колонны демонстрантов. Весь город проходил мимо. В доме было четыре парадных. Так вот на время демонстраций придумали их закрывать декоративными плакатами: от крыши до земли. Но их вешали немного набок, чтобы можно было вылезать. Вот из-за этой комнаты в тридцать седьмом и пришли нас выселять. Отца посадили, а у матери был рассеянный склероз: ноги не ходили… Посмотрели они на нее, поняли: не выкинешь же… Там еще рядом облсуд был, где судили всех репрессированных. Я видел, как этапы водили по улицам. Конвоиры с собаками… Только и слышишь, как кто-то из прохожих шепотом так обронит: «Опять!» – И тишина.

У нас там печка такая была, изразцовая. Она топилась из соседней квартиры. Эх, не догадались тогда сфотографировать…

- Да у нас пол-Оренбурга снесли, не догадались сфотографировать!

- А вот как раз фотография дома у меня сохранилась!.. Когда «тарелку» – радио принесли, я уже оттуда не вылезал. Какие были детские передачи! Я знал фамилии всех артистов. Разучивал песни. Полжизни мечтал о ширме для кукольного театра…

- Сейчас в Оренбурге два кукольных театра…

- Я знаю. Был такой замечательный человек Тишков. Он выходил в «Волшебной калоше» перед ширмой – охотника играл, и поэтому его узнавали. Всех остальных не видно же. Мы с ним часто встречались. Он рассказывал свою историю. Он был крупный химик, а его сестра замужем за командующим. Так вот, их всех посадили, а его в Оренбург сослали. Работал потом в кукольном театре. Звание имел!

- Вы в какой школе учились?

- Во время войны была 16-я школа. Я проучился в ней три класса. Война кончилась, ее перенесли к бане. Позже перешел во 2-ю школу. 5,6,7 классы учился там. А в 6 классе пошел в драмкружок. Сначала, конечно, робел… Володя Андреев, брат вашего председателя облизбиркома, был мой партнер, я с ним играл. 

Как-то во второй школе мы отрывок из «Любови Яровой» с ним исполняли. Выучили побег Шванди. Когда его на расстрел ведут. Взяли  третьего: Меркурьев. И две винтовки. Мы с Володей сидим, текст повторяем, а у Меркурьева всего четыре реплики было. Так вот, он достал патроны и с этой винтовкой – в туалет. У него там, понимаешь, другая аудитория собралась. Военрук прибегает: «Где Меркурьев?!» Так после этого случая нам этот отрывок долго потом с авторучками вместо винтовок играть пришлось. Представляешь, на сцене в пединституте под «дулом» авторучки: «Повернись к смерти, падаль!» – «Нет, не делай шума, не трать патроны»   

У меня еще был случай с той же «Любовью Яровой», но уже в Малом театре, когда я Швандю играл. Дело было на чужой сцене, меня срочно ввели на роль, а в Малом традиция: кто вводится на роль, накрывает стол тем, кто с ним репетирует. Так вот, я лежу сзади на сцене, за укрытием, жду своего выхода, смотрю, ко мне сбоку белый офицер ползет: «Витя, у нас Сазонов далеко живет. Можно, он сейчас выпьет и уйдет?»

В Оренбурге были еще два брата Фомичевы. Василий Иванович драмкружок вел. У него я немножко играл… В «Сыне полка» - казачка. Вот такое детство было. А потом я подрос, мне стали давать роли героев. Когда я маленький был – играл роли комиков. В 30-й школе.

- Драмкружок был в тридцатой школе?

- Нет, в доме пионеров. В 30-й школе был великолепный руководитель Снежков. Мы у него там играли «Снежок», «На полустанке».

- Откуда так много драмкружков было в то время? Мода?

- А делать-то было больше нечего! Вон, в Москве, сколько театров! Я не видел здесь ни одного драмкружка. Ни одного смотра самодеятельности. А там не знаю, каким образом узнаешь: завтра в клубе Дзержинского кружок. И идешь туда, а там – с утра до вечера… В каждой школе хор, чтецы. И потом, ничего же не было: ни телевизора, ни магнитофона… Были вечера! По любому поводу: 8 марта, день рождения Ленина… Собирались на вечер: концерт, танцы. Девчат приглашали из другой школы.

- Да, тогда еще раздельное обучение было… А в кино ходили?

- О-о, кино! Кино тогда было везде, где только возможно: даже просто на улице. Вот иногда на Дом Советов повесят экран и начнут показывать кино. Все стоят, смотрят.  Один раз кто-то сказал, что за железной дорогой есть агитпункт. И вот: метель, мы отправились туда, не зная что, не зная, где… Добрались. А там шел «За Советскую Родину!» с Петром Алейниковым о финской войне. Великолепный фильм! Я ходил провожать домой девочку-киномеханика, только чтобы она мне один кадрик Алейникова дала. Вот что для меня Оренбург. Вот чем горели!

А потом я увидел театр. Сначала это была оперетта. Я был мал, и мне это было понятнее, чем драма. Был опереточный утренник: по поводу войны. Девочка из Барселоны, партизанский отряд…

- Театр был из эвакуированных?

- Они все были эвакуированные. Из Ленинграда. Был Кировский театр. Я в нем не был, но их артисты подрабатывали и выступали повсюду в городе. Из наших имен – Бегма была грандиозная актриса! Я после нее в Москве оперетту и смотреть уже не мог.

- На углу Володарского и Советской ТЮЗ был. Великолепные артисты там играли. Тоже из Ленинграда. Там параллельно еще и полдрамтеатра играло. Мой первый руководитель в доме пионеров Александр Михайлович Озеров был режиссер и актер в ТЮЗе.

А после войны пленные немцы выстроили драмтеатр. Тогда там стали появляться настоящие артисты. Конкс Иван Оскарович. Горького играл великолепно. Он мог таких надломленных людей потрясающе играть. Николай Петрович Воробьев – роли Островского играл великолепно. Бурасевич был – играл таких гадов. Вообще-то он ставил спектакли, но заболеет артист – он играет. Потом они как-то «Царя Федора» привезли в сад «Эрмитаж». Так вот лучше того «Царя…» я нигде не видел!

В клубе Ленина я играл в кружке у Воробьева. Там был младший драмкружок и старший. Вот меня в старший и взяли. Учеба, конечно, у меня вся поплыла к черту… Летом делать было нечего, я подошел к Куликовскому – он был тогда худруком в драмтеатре – «Можно, говорю, я посижу, посмотрю как ставят…» Так у меня появился эпизодик в «Тане». Это была постановка для летнего театра в «Тополях». И тут приезжает Броневой – молодой парень, 24 года. Играет…

- Ленина!

- Да, и Ленина. В «Тане» он играл помрежа – парня с рудника, который должен был играть Петьку в «Чапаеве». Такая постановка внутри спектакля. Все это они лихо делали! Вот там я эпизод играл. Так и вертелся: околотеатральный мальчишка. А Броневой, он уже много знал по работе в театре.

- Он же из Магнитогорского театра приехал…

- Да, он играл на всех инструментах, пел. Я у него постоянно торчал, он рассказывал. Все это было очень интересно. Броневой, конечно играл там все. Играл Улдаса в «Вей, ветерок!» – великолепно! В «Девицах-красавицах», в «Шакалах»… А потом мы уехали. Он поступил во МХАТ.

- Вы покинули Оренбург в 1953 году, как-то «хором», это было связано со смертью Сталина?

- Да нет. Сталин умер весной. А летом военкомат собрал нас, один призыв, со всех школ в музыкальном училище. Меня уже знали, говорят: «Читай!» Ну, я что-то прочитал, мне даже благодарность объявили. Записали меня в зенитно-прожекторное училище в Уфу. Хотели сразу забрать, а у меня переэкзаменовка на осень. А мое чтение, оказывается, слушал Герой Советского Союза, который собирал руководителей драмкружков в доме народного творчества им. Крупской в Москве. Он ехал в Москву, пригласил с собой. У меня отец в командировке, два экзамена на осень… Я у бабушки беру деньги, покупаю билеты. Вернулся отец, они вдвоем пошли в гороно: мне же экзамены надо сдать. Летом никого нет. В общем, два экзамена я сдал в 30-й школе. Получил аттестат, потом пошли в военкомат, договариваться. А там: «А-а, Борцов! Ему только туда и дорога!»      

Приехали в Щепкинское училище. Меня прослушали. И сказали: «Пусть только никуда больше не ходит. Возьмем» А я и не ходил, понимал, что во МХАТе я погорел бы. Четыре года учился. Отец у меня переехал в Тамбов. Бабушка осталась в Оренбурге. Ну а на моем курсе был Роман Филиппов, Леша Эйбоженко, Юра Соломин. Когда заканчивали, я о Москве и не помышлял. Думал, в Казань к Куликовскому поеду – он тогда из Оренбурга туда перебрался. А на четвертом курсе Царев вел сценречь, я ему почитал. Он поинтересовался, что я играю. Я рассказал. А он и говорит: «Приходи в отдел кадров». Вот он меня, Ромку Филиппова, а под конец и Юру Соломина взял. Так я попал в Малый театр.

- Когда последний раз в Оренбурге были?

- Один раз я приезжал на 16-м году службы, из Алма-Аты. Отпуск был. Получили отпускные, сели с тремя артистами вместо самолета на поезд, приехали в Оренбург выступать. А потом еще был военно-шефский концерт. Поехали в Челябинск. У нас 7 концертов по стране было запланировано. Следующий – в Куйбышеве. Я и говорю: пусть хоть один в Оренбурге сделают. И вот, прилетел! Въезжал в 4 часа ночи в Оренбург. Ехали к аэродрому по мосту. Тогда еще мост был наводной. Рядом с железнодорожным. На той стороне, за Уралом во время войны огороды были. Мужики за 5 рублей переправляли. Мы же туда все время купаться ходили – от Кирова, 8, где я жил у отца. Рядом 2-я школа. Бабушка у Дома Советов одна жила. Так вот, с моста нам показывают: «Тут у нас пивзавод». В Оренбурге я впервые выступал на пивзаводе!

Выступления были на агитпункте, с утра. Приходим, а там уже сидят старушки. У нас и в Москве так же было: концерт Малого театра на агитпункте. Все, у кого был отрывок, все шли утром. Для Оренбурга у нас был подготовлен скетч, мы с утра и пошли по городу: в 12-й школе сыграли, в той, в другой, приходим в родную 30-ю. А на агитпункте никого из знакомых учителей – все чужие люди. И вдруг там появился известный в городе сумасшедший. Он вечно то в школу ломился, кричал: «Вся власть Советам!», то еще что-то в этом духе. Так вот, он подходит к нам: «Выпустите меня». Мы выпускаем его на сцену. Я запомнил: старушки сидят, а он им декламирует: «Звезды Кремля в вышине, Сталин заветы диктует!» Народ сидит, слушает! Вот такие тоже были концерты!

На мой вопрос о любимой роли Виктор Андреевич почти обиделся:

- Ну что значит любимая? Это сейчас надо список весь взять, в голове же все сыгранные роли не удержишь. Любимая? Такая, что сыграл и умереть, что ли? Сказать: ах, я так люблю эту роль?

- Что, после десятилетий службы в театре эти ощущения притупляются?

- Ну, есть, конечно, особенные роли. Когда спектакли уже сняты, а ты отрывки где-то в концертах играешь. Знаешь, я тебе так отвечу: был в Оренбурге артист Бехтин. Как-то на творческом вечере он сказал: «Самыми моими любимыми, незабываемыми ролями были…» – и полез в карман за записной книжкой. Это мне как-то рассказал Вильям Савельзон.

- С оренбуржцами часто приходится встречаться?

- Да, вот в Питере подходил кто-то, кто еще в драмкружке видел, как я играл. В Челябинске – сосед по парте. Приходят и здесь. Но редко: никого уже нет… Как-то в доме отдыха под Дубной подходит девушка, говорит: «Борцов, а я у вас радистку играла!» В 30-й школе что-то про шпионов ставили, а я уже и не помню. «А что вы здесь делаете?» – «Полы мою». Оренбургский театр вот приезжал. С «Капитанской дочкой», «Маскарадом»… Там столько молодежи занято было, музыка. Хорошие постановки. Мы собирались тогда. Прием был.

- А с супругой Стеллой Сергеевной как познакомились? Она москвичка?

- Москвичка и грузинка. Она иностранный язык преподает, английский.

- После фильма «Покровские ворота» вы съемочной группой по Союзу ездили?

- Нет, это не та картина. Во-первых, месяцев девять этот фильм вообще не выпускали. Это потом уже фильм много раз прошел. Со временем выяснилось, что кто-то его даже наизусть выучил. А уж чтобы писать про этот фильм! Это все потом было. Причем, про всех писали, а про мой образ – ни слова! Потому что не знали, что писать. Потом уже кто-то написал, так Броневой эту рецензию наизусть выучил. Все мне показывал «Вот, написали!» Кстати, если уж говорить о любимых, то есть такой фильм «Ультиматум». Он мне очень нравится. Мы там в одной кардиологической палате все: Куравлев, Носик, Панкратов-Черный. Вот это – моя любимая роль. Мы ее засняли за четыре дня.

Слушай, я тут скачу с одного на другое. Представляю, что ты там напишешь! Я думаю, когда же мне надо было начинать писать свою биографию, чтобы никто ничего не напутал, не переставил?

Когда мы заговорили с Виктором Андреевичем о возможной дате приезда в Оренбург, он неожиданно признался:

- Ты знаешь, я боюсь сейчас, через много лет, ехать туда. Вон, я приехал в Читу – на родину Соломина, а там на всех столбах: «Досуг» и телефоны проституток. Если я такое в Оренбурге увижу, мне же сразу плохо станет!

- Не волнуйтесь, этим Оренбург, кажется, уже переболел.