Из "Писем моей мамы". Азарий Мессерер
Азарий Мессерер, http://berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer9/Messerer1.php
В живописный поселок «Орлиное озеро» (Eagle Lake) в горах Пенсильвании, где я провожу лето, по странному для Америки недосмотру до сих пор не провели Интернет. Мне его там очень не хватает, и для самоутешения я задаюсь вопросом: а как мы обходились без него еще каких-нибудь лет пятнадцать назад? Не говоря уже о наших предках – они и в отсутствие Интернета, объяснялись в письмах не хуже, а, на мой вкус, даже лучше нас. Так пришло решение, что сейчас самое время перечитать старые письма моей мамы, которые мне удалось вывезти из России после ее скоропостижной смерти в 1985-м году. Тем более что совсем недавно я отметил столетие со дня ее рождения.
***
В детстве моя мама Раиса Владимировна Глезер жила с родителями в южно-уральском городе Оренбурге, где с конца 20-х годов училась в музыкальном техникуме у Софьи Николаевны Ростропович, матери Мстислава Ростроповича. Свою концертную деятельность она начала в раннем возрасте как пианистка-вундеркинд. Как-то на ее концерте в Оренбурге побывал первый нарком просвещения РСФСР Анатолий Васильевич Луначарский и написал ей лестную рекомендацию для поступления в Московскую консерваторию. Когда в сопровождении своей матери она приехала в Москву сдавать вступительные экзамены, ей было только 15 лет. По-видимому, рекомендация наркома сыграла свою роль и, несмотря на несовершеннолетний возраст, ее приняли в класс Александра Борисовича Гольденвейзера и его ассистента Григория Романовича Гинзбурга - двух выдающихся пианистов и педагогов, немало способствовавших процветанию русской пианистической школы.
До поездки в Москву мама ни разу с родителями не расставалась, и бабушка долго не хотела ее отпускать. Уже в Москве ей посчастливилось найти добрую бездетную чету по фамилии Шефтель – они не только, согласились, по бытующему тогда у москвичей выражению, «сдать внаймы угол», но и вообще позаботиться об одинокой студентке. Впоследствии мама называла Шефтелей своими вторыми родителями. Они и меня принимали в своей квартире в доме на Патриарших прудах словно родного внука, а я, узнав их поближе, безошибочно признал в них истинных интеллигентов.
Их глубокие знания в области искусства можно в какой-то степени объяснить родством с видными художниками и архитекторами, Всеволожскими и Верещагиными. Дядей Елизаветы Владимировны Шефтель был академик Щуко, по проектам которого в Москве и Петербурге было построено несколько всем известных зданий, в том числе и моя любимая Библиотека имени Ленина (надеюсь, ее с тех пор переименовали) на Моховой улице. В молодости обладательница прекрасного голоса, Елизавета Владимировна и в пожилом возрасте сохранила любовь к пению. Мама с удовольствием ей аккомпанировала, и за несколько лет выступлений в домашних концертах у них сложился обширный вокальный репертуар.
Перед отъездом в Оренбург бабушка под честное слово обязала дочь через день писать ей письма. Правда, мама со временем переубедила ее, что лучше писать раз в неделю, зато подробно. И вот она передо мной, толстая пачка писем шестнадцатилетней девушки из столицы в далекую провинцию, написанных простым карандашом на толстой, пожелтевшей от времени бумаге, почти всегда по ночам, так как бурная московская жизнь не оставляла ей никакого другого свободного времени. Нимало не заботясь о стиле, мама взахлеб перелагала на бумагу все происшедшее за неделю в ее жизни. Писала, как говорила, – я ловил себя на том, что слышу ее голос - непосредственно, перескакивая с темы на тему, с присущими ее восторженной натуре междометиями и восклицаниями. В столице буквально всё увиденное было внове для воспитанной в строгих правилах юной провинциальной барышни, все еще заплетавшей белую ленту в длинную черную косу - нравы, одежда, разнообразие лиц. И конечно, театры, концерты, музеи, о которых в Оренбурге она не могла и мечтать.
Почти в каждом письме рассказывается о том, как радушно принимают её в семьях новых друзей, и это не вызывает у меня удивления: она талантлива, умна, обаятельна и красива, с яркими, лучистыми карими глазами миндалевидной формы, длинной тонкой шеей, нежной улыбкой и мягким, задушевным тембром голоса. В будущем все эти качества обернутся залогом маминой широкой популярности в качестве одного из ведущих московских лекторов - музыковедов.
Письма мамы звучат в основном мажорно, хотя фоном в них неизменно присутствует тяжелый московский быт и те казарменные нравы, жесткие порядки, что повсеместно насаждала советская власть. Вот несколько отрывков из ее писем, свидетельствующих, в частности, о том, как уже в 1930-м году существовали явные признаки будущего Большого Террора…