"Соло для контрабаса со сваркой"

Говорят, если человек талантлив, то талантлив во всем. Игорь Петрович ГОЛИКОВ – яркий тому пример. Ну а как иначе объяснить тот факт, что он сварщик-ювелир, музыкант-виртуоз и блестящий организатор в одном лице? Все эти таланты пригодились ему и в качестве инженера-технолога машиностроительного завода, и художественного руководителя Дворца культуры «Россия», и директора областной филармонии, помогая выходить из самых трудных ситуаций.  

Оренбургскую филармонию Игорь Петрович возглавлял больше 30 лет. Но и оставив эту должность, не устранился от дел, продолжил работать директором Оренбургского государственного академического русского народного хора, которым руководил все эти годы по совместительству. Так совпало, что хор в минувшем году отметил свое 55-летие. А его директор – 75-летний юбилей. У прославленного коллектива, визитной карточки Оренбуржья, был насыщенный сезон: концерты на Олимпиаде в Сочи, фестиваль российского искусства «Русская весна» в Израиле, XIII Московский пасхальный фестиваль Валерия Гергиева, выступление на главной академической площадке страны – в Концертном зале имени Чайковского, дни Российской культуры в Непале и Бангладеш.

Победное шествие хора в юбилейном сезоне «ОН» регулярно освещала. А вот о юбилее его директора написать не получилось: Игорю Петровичу было не до «датских» статей. Встретиться удалось только после того, как коллектив перелистнул страницу, достойно завершив юбилейный год. Появилось время посидеть, поговорить, повспоминать. А вспомнить есть о чем.

 

* * *

- Когда я стал директором филармонии, здесь были громадные долги. Меня послали на семинар директоров. Там я познакомился с директором Тульской филармонии, которая занимала третье место в Советском Союзе по показателям. Мы с ним подружились, потому что сидели за одной партой. Я попросил его: приезжай, научишь работать. Он приехал, многому нас научил. Раскрыл кое-какие секреты. Уезжая, сказал: «Все получится, опыт у тебя есть, организационные способности тоже. Но если не снимешься с картотеки, придется очень тяжело». Действительно, было тяжело. Я же до филармонии работал директором Дворца культуры «Россия»: бюджетная организация, главбух был моим другом. В общем, проблем не знал. У меня там два кафе было: в одном красная икра, в другом – черная. Как у Христа за пазухой... А сюда пришел – сначала отключили междугороднюю связь, потом внутригородскую. Может, помните, тогда возле филармонии на углу стоял телефон-автомат. И он стал моим служебным телефоном. У меня был респектабельный финский костюм с полным карманом двушек. (Смеется.)

- Сейчас в бывшей филармонии Татарский драматический театр. Вы заглядывали сюда после реставрации?

- Зашел как-то к главному режиссеру, прошел с ним по театру. Там хорошо стало. А тогда был ужас. Грязь, из туалетов запахи, подвалы завалены хламом. Зрительный зал не работал семь с половиной лет. Пожарные запретили проводить концерты, потому что в зале были деревянные перекрытия. Но мое техническое образование и интуиция подсказывали: что-то тут не так. Здание-то хоть и старинное, но основательное, крепкое. Не могут тут быть деревянные перекрытия. Взял трубу и стал долбить штукатурку на потолке – восемь слоев. Расчистил квадрат, а там бетонная плита. Пошел к начальнику областной пожарной охраны Николаю Кандалинцеву. Я его по «России» хорошо знал. Говорю: «Что же вы творите? Посмотрите, там бетонные плиты». Он дал команду обследовать. Проверяющие за голову схватились: плиты мощнейшие. Сняли запрет. Тут друзья стали помогать, и я за год восстановил зал.

- С картотекой как разбирались?

- Думал-думал, где деньги взять, пока зал не работает. И в голову пришло: цирк. Там полторы тысячи мест. Почему бы не попробовать концерты проводить? А весна, цирк не отапливается, холодно. Я поехал к начальнику авиаотряда Борису Портникову. Говорю, дашь мне три пушки-обогревателя? Он дал. Ох, как меня критиковали! Особенно чиновники. «Да ты с ума сошел! Да мы тебя!..».

Первыми на арену вышли Филипп Киркоров и Маша Распутина. Концерты прошли успешно, мы хорошо заработали. Правда, не обошлось без казусов. Я стал свидетелем, как Распутина с Киркоровым подрались. Артисты же все время спорят, кому закрывать концерт. У Распутиной в программе был такой эпизод: она кладет микрофон на пол и начинает приплясывать, потом ложится в эффектной позе возле микрофона и продолжает петь. И вот на третьем концерте она ложится, тянет руку к микрофону, а его нет. Киркоров отодвинул. После выступления Распутина вызывает его из гримерки. Тот выходит. Она как влепит ему пощечину, он аж зашатался. Потом с левой руки. Да так мощно, с оттяжкой. Не все мужики так умеют. Киркоров начал отбиваться – неумело, по-девчачьи. И смех, и грех. Одно слово – цирк.

Потом приехал Владимир Винокур. За ним Николай Гнатюк. И мы заработали столько, что нас сняли с картотеки. С кредиторской. А тут дебиторская картотека появилась. То есть уже не мы, а нам должны. Мы концерты в районах отработали, там галочку поставили, а денег не заплатили. Я рассказал о ситуации своему другу Николаю Щербакову, директору банка «Южный Урал». А у него в районах были филиалы. Ну он нашел рычаги. Смотрю, деньги посыпались. Подчистую вернули все долги, даже пятилетней давности.

- А как филармония сменила «место жительства», оказавшись в здании выставки народного хозяйства?

- Зал филармонии был восстановлен. Из Саратова уже шла аппаратура. В «Южном Урале» на первой странице вышла статья о том, что после Нового года оренбургские зрители войдут в обновленный концертный зал. Я поехал в Москву. И вдруг звонок из Оренбурга: сгорела филармония. Я говорю: за такие шутки уволю. А у меня прозвище было – Дед. Мне говорят: «Дед, сгорела! Хочешь верь, хочешь нет, филармония сгорела». И положили трубку. Я до сих пор не могу вспомнить, как прилетел в Оренбург. Как в кино, где у героев случается амнезия. Не могу вспомнить, в какой кассе брал билеты, как в самолет садился. Прилетел. Ё-мое, правда, все сгорело! Надо начинать по новой. Тогда заместитель председателя облисполкома Александра Георгиевна Иванова и предложила мне на выставку переходить. Тут как раз руководство уехало в Москву на сессию Верховного Совета, она собрала заседание облисполкома, который принял решение передать выставку филармонии. Начальство приезжает из Москвы, а тут их ждет сюрприз. Что мне только ни говорили! Единственное, чего не сделали – не ударили в лицо. И плевали в меня, и оскорбляли. Куда ни пойду, меня все бранят. Надо вопросы решать, а меня никуда не пускают. Но, спасибо Александре Георгиевне, мы выдержали этот бой. Выдержать-то выдержали, но надо делать ремонт. Когда выяснилось, какой объем работы предстоит, я проклял себя за то, что ввязался в эту затею. Но потихоньку дело начало двигаться. Мне помогали. И помогали хорошо. Сделал зал. Заменил деревянные скамейки на кресла. А когда пришел к власти Алексей Чернышев, нам выделили 10 миллионов рублей. Мы сделали капитальный ремонт. И здание преобразилось.

- Расскажите, как благодаря вам Муслим Магомаев и Тамара Синявская в пору своего расцвета почти месяц провели в Оренбурге на гастролях...

- Я приехал в Москву на курсы. Смотрю – афиша концерта Магомаева. А в ней написано: «Оркестром дирижирует Николай Левиновский». Мне в голову не пришло, что это тот самый Левиновский, с которым мы в юности играли в Оренбурге. Но, видно, интуиция меня заставила уточнить: тот ли самый? Узнал, в какой гостинице они живут. Пришел. Оказалось, он самый. Побывал на концерте. Настроение было хорошее. И созрела идея: позвать их в Оренбург. Коля говорит: «Давай». Подключили барабанщика Виктора Епанешникова. Он был с Синявской в дружеских отношениях. Потрясающий эрудит. Хотя с виду недотепа – лицо такое деревенское, нос красный, походка медвежья. Но все знал, обо всем читал, всем интересовался, на любую тему мог говорить. И Синявская такая же. На этой почве они и сошлись. Вот через Епанешникова и стали действовать. «Это ваши друзья? – спросила Синявская у него. – Ну тогда мы приедем в Оренбург». И приехали. Я тогда еще директором «России» работал. Сообщаю в филармонию. Не верят. Звонят Магомаеву, он подтверждает. 1 августа прилетели. Это был самый пик популярности Магомаева – его тогда поклонники вместе с машиной поднимали. Ну а здесь секретарь обкома партии Виктор Петрович Поляничко его встретил. Тоже глыба. Да так солидно встретил, повез на рыбалку в Кардаилово. Там оборудовали рыбацкий стан. Во время рыбалки даже небольшую белугу для них зацепили. Представляете, как это завлекло гостей! А я вывез оркестр на турбазу Соль-Илецкого солерудника: огромное озеро в степи, на берегу домик с верандой. Город обеспечивал провиантом. То корову, то барана привезут. Им понравилось.

- Неужели все эти дни зал заполнялся?

- Билеты невозможно было достать! Люди шли не по одному разу. И не только Магомаева послушать. Синявская тоже пользовалась огромным успехом. Как «Чернобровую казачку» запоет, зал в восторге. Минут пять со сцены не отпускает. Уникально пела. Просто блеск! Таким бархатным голосом. 17 августа у Магомаева был день рождения. Они с Синявской говорят: мы решили здесь отпраздновать. Меня Поляничко вызывает. Говорит: иди на завод, озадачь, пусть что-нибудь оригинальное сделают. На заводе имениннику отлили пушечный лафет из бронзы, а вместо пушечных стволов – две бутылки шампанского. Поздравляли прямо на сцене. Вышел Поляничко, вышел директор завода и я с этим лафетом. А он невозможно тяжелый. Я его еле-еле держу, а они как назло говорят и говорят. Смотрю, стул для аккомпаниатора стоит, ну я и пристроил подарок. Поздравили, бокалы с шампанским раздали. А потом уже Поляничко именинника куда-то увез праздновать дальше. Вот такие были гастроли. То, что Магомаев остался в Оренбурге отметить свой день рождения – это целое событие. Я занимался гостями все гастроли: водил в заводской бассейн, в свои кафе, возил на базу «Роспотребсоюза». База была хорошая. Там можно было купить и дубленки, и костюмы, и рубашки, и обувь. Ну и заработали они хорошо. И филармония хорошо заработала.

- С вашим приходом в филармонию появились фестивали народного искусства «Русское поле» и «Оренбургский пуховый платок», которые скоро отметят свое 30-летие.

- О, фестивали были мощные. По две недели длились. К нам на «Русское поле» такие артисты приезжали! Борис Штоколов, Евгений Мартынов, Татьяна Петрова, Надежда Чепрага, цыганский театр «Ромэн». Когда я затеял «Русское поле», не было ни транспорта, ни дорог. Артисты меня проклинали. Помню, для театра «Ромэн» мы наняли фуру. Цыгане ехали-ехали, фура сломалась в степи. Они пытаются поймать попутку, никто не останавливается, думают, цыганский табор. (Хохочет.) Кое-как добрались до Илека. А на следующий день им телеграммы посыпались: «Коля, у тебя родился сын, срочно приезжай». «Умер папа. Возвращайся». Это они специально организовали, чтобы побыстрее уехать.

Особенно не везло Виктору Вуячичу. Я его пригласил в Оренбург через Владимира Мулявина. Мы с Володей были друзья. Я ему позвонил, чтобы он поговорил с Вуячичем, и он поговорил. Тот приехал. Нарядный, в белом костюме. С шикарной аппаратурой. В то время мало у кого такая была. Мы отправились в Бузулукский район. А там есть колхоз Ленина и совхоз Ленина. Аппаратуру увезли в колхоз, а Вуячича – в совхоз. Там его аппаратура ждет, а здесь он аппаратуру. А потом повезли его в Илек и учесали в Уральскую область. После концерта повезли артистов на турбазу. Что может быть лучше? Река, свежий воздух. Вечер наступает, и начинается комариная свадьба. Гости всё побросали и в гостиницу. Такие комплименты мне выдавали – мало не покажется. (Хохочет.)

- А это правда, что в одном из фестивалей «Русское поле» участвовала группа «Ласковый май»?

- Конечно. Я ж ее открыл. Услышал кассету и сразу их почуял. Позвал выступить в «Русском поле». Мне звонят из Домбаровского района: «Игорь Петрович, что творится! На улице народу больше, чем в зале. Зрители даже на крышах сидят». Я прямо в ночь туда. Действительно – переаншлаг. Немедля звоню в Орск, договариваюсь об их концерте во Дворце спорта. Я туда однажды привозил Ленинградский балет на льду. Вместо двух ленинградцы дали в Орске 12 представлений… А что там творилось на концерте «Ласкового мая»! Зал был завален цветами. Машинами вывозили.

Приезжаем с «Русского поля», появляется Андрей Разин – проходимец высшей марки. Показывает нам удостоверение старшего инспектора министерства культуры СССР. Фальшивое, как выяснилось. Мы-то его раскусили. А вот чиновникам он лапшу на уши навешал. Он где-то услышал «Белые розы» и приехал за коллективом. А нам говорит: меня прислали из министерства, в Америке появилась статья, что в Оренбурге эксплуатируются детдомовцы. «Они не эксплуатируются, а работают по ставкам» - «А какие ставки?» - «Четыре рубля. Это низшая ставка: они не аттестованы, без образования». Тут-то он и прокололся: «Что это так мало? В Москве они будут получать больше. Я должен их забрать в Москву». Мы вежливо выпроводили гостя. Но он не успокоился, ходил во все властные структуры, даже в КГБ. Даже там эту наживку съели. Мне начали звонить: отдай ребят. Я посадил их в «Икарус» и отвез в Кинделю на озеро. Купил палатки, удочки и спрятал их там. И они там жили. Мне за это влупили строгий выговор с последующим увольнением. Но увольнять все же не стали. Во всей этой истории меня поразила роль наших чиновников. Я им всем говорил, что это проходимец. Но меня никто не послушал. Ребята, может, и остались бы, но Сергея Кузнецова, руководителя «Ласкового мая», обвинили в пропаже усилителей. А тут еще его матушка подлила масла в огонь. В общем, Сергей засобирался в столицу. Я говорю: вас там обманут. Набираю Мулявина: «Володь, вот «Песняры» сейчас в Союзе коллектив номер один. Почему вы не в Москве?». Он: «О чем ты говоришь?» Я: «У нас коллективчик хороший появился. А тут товарищи из Москвы хотят его забрать. Руководитель уже на мази». - «Он что, дурак, что ли?» - «Да он не дурак, просто неопытный. Скажи ему пару слов». Мулявин сказал Кузнецову: «Мы, «Песняры», не едем в Москву, потому что нас там сожрут. А вас тем более. Поэтому держись от московских «доброхотов» на большой дистанции». Вроде убедил. Но потом ребята все-таки взяли и ночью уехали.

Когда мы подсчитали, сколько заработали благодаря «Ласковому маю» на сельском фестивале, у начальства глаза на лоб полезли. В те годы, помните, собирались строить концертный зал на Беловке? Когда я ходил в инстанции отстаивать «Ласковый май», я так и сказал: если и дальше будут такие сборы, мы за три года построим концертный зал. Не истратив ни одной государственной копейки, исключительно за счет прибыли филармонии. Но там не врубились. Не поддержали. Прошло года два. «Ласковый май» стал греметь на всю страну. Я пришел на прием к тому самому начальнику, который мне выговор влепил и чуть меня не уволил. И по иронии судьбы вдруг по радио зазвучали «Белые розы». Я говорю: ну так что? Он руками развел: «Ну бывает». Я потом долго с ним не здоровался.

- А как начинался фестиваль «Оренбургский пуховый платок»?

- К нам на гастроли приехала Людмила Зыкина. А в оркестре у нее был близкий друг – баянист, композитор, дирижер Виктор Гридин. И мы с ним подружились. Бегали по утрам по берегу Урала вдоль детской железной дороги по три километра. Я за ним еле поспевал. А Людмила Георгиевна была хлебосольная. Всегда после концерта организовывала стол – даже некоторые продукты с собой из Москвы привозила. Это была не пьянка, а дружеская беседа, обмен мнениями. И вот я попал на этот ужин. И в процессе разговора Зыкина говорит: «Давайте что-нибудь провернем, какой-нибудь фестиваль, чтобы почаще встречаться. Ну, например, “Оренбургский пуховый платок”». Я говорю: «Вряд ли меня наверху кто поддержит». А Зыкина: «Да ладно, завтра пойду в обком партии». Пошла, вернулась и говорит: «Всё, теперь каждый год будем проводить “Оренбургский пуховый платок”». И начали проводить. Сначала он имел статус областной, потом всероссийский. А потом на наш фестиваль обратили внимание в «Союзконцерте» и дали статус всесоюзного.

- 20 лет назад вы зарядили в Оренбурге джазовый фестиваль «Евразия». Еще один фестиваль-долгожитель...

- Это все Юрий Саульский. Мы встретились с ним в Москве. Я его «ВИА-66» хорошо знал, был знаком с его музыкантами. Сидим за столиком. Он говорит: «Давайте проведем в Оренбурге фестиваль». Я говорю: «Да у нас не джазовый город, я сам контрабасист, знаю, что такое джаз». Он: «Ну давайте попробуем». Я скептично к этому отнесся: давайте попробуем. Делаем фестиваль, и он проходит на аншлагах. Да еще с такими аплодисментами! Перед первым концертом пианист Игорь Бриль посмотрел в зал, а там народу полно. Подходит ко мне: «Старик, ты мне скажи, кого ты привел? Солдаты, ветераны?» - «Да нет, - говорю, - раскупили билеты». - «Я не верю». А после выступления говорит: «Слушай, откуда в Оренбурге джаз знают?» Он начал с обыкновенной блюзовой темы. Потом стал импровизировать и, когда сыграл квадрат, раздались аплодисменты. Он посмотрел в зал с недоумением. Опять начал играть простые блюзовые ходы. Стал усложнять – опять аплодисменты. Потом гармонически сложную импровизацию стал делать. И вдруг зрители опять отлавливают 12-тактовый квадрат и аплодируют. Бриль в шоке. Он сам все это мне рассказал, когда мы вечером сидели в гостинице, отмечали первый фестивальный день.

- Вам приятно, что приз фестиваля «Евразия» назван джазменами в вашу честь - «Петрович»?

- Не то что приятно. Это, я считаю, такой успех – ой-ой-ой! Джазмены говорят: где мы только не бывали, но такого отношения и внимания, как в Оренбурге, нигде не видели. Я сам всех встречаю в аэропорту, везу в гостиницу.

- Это правда, что на джазовых фестивалях играют на вашем контрабасе?

- Да. Это именной инструмент. Ему уже 160 лет. А играл на нем Алексеев – контрабасист симфонического оркестра Ленинградской филармонии. Я купил его у вдовы музыканта 56 лет назад. Он издает поющий звук и несет его в глубь зала. Ребята, которые приезжают на «Евразию», с удовольствием играют на нем.

- Не жалко?

- Было бы хуже, если бы он стоял в чулане. А благодаря «Евразии» инструмент стал популярным. Его всегда персонально объявляют.

- А как получилось, что вы стали играть на контрабасе? Ведь начинали на трубе...

- Да, на трубе. И даже прославился. Тогда было модно соло трубы «Вишневый сад». Я его хорошо играл. У меня был звук мощный. Плотный. И это мое соло использовали как музыкальную заставку перед «Последними известиями». Но однажды я увидел, как играет контрабасист симфонического оркестра Дворца культуры «Строитель» - бывший преподаватель Будапештской консерватории Ян Янович. Во время Первой мировой войны он попал в плен, был сослан в Сибирь, после освобождения из лагерей там и остался. Играл виртуозно. А тут еще появился фильм «Серенада Солнечной долины». И я выпал в осадок, так мне понравился контрабас. Стал учиться. День и ночь занимался. Я трудоголик по натуре. Так и освоил новый инструмент.

- Говорят, что владение смычком очень пригодилось, когда вы пошли работать на машзавод инженером-технологом, помогая делать ювелирный сварочный шов...

- Я действительно так варил, что многие удивлялись. Очень ровный шов был. Набил руку игрой на контрабасе, когда учился вырабатывать звук. Очень нудное занятие – водишь смычком туда-сюда. Сварка – то же самое. Только электрод ведешь в шесть раз быстрее. Я когда после сварочно-монтажного техникума на практику пришел и сделал первый шов, рабочие обалдели: где ты научился так варить?

- Рабочие навыки в жизни пригодились?

- Еще как. Когда к музыкантам начали негативно относиться, когда стали говорить, что эстраде не место в искусстве, это стало отражаться и на зарплате. А у меня дочь родилась. Надо было кормить семью. Я смотрел-смотрел и пошел на производство. Меня взяли техником-технологом на машзавод. Начал варить. У меня все получалось. Настолько, что даже доверили варить контейнер для головки ракеты. Очень ответственное задание. Нужно было приварить миллиметровый лист к 4-миллиметровому. Электродом работать невозможно. Начинаешь прибавлять – горит миллиметровый лист. Убавляешь – 4-миллиметровый не прогревается. А мне сварка всегда нравилась, я еще в юности почитывал книги специалистов института Патона. Стал перечитывать. И обнаружил, что есть полуавтомат, который может решить эту задачу. Отыграл я на танцах и пошел на завод в ночную смену. Мы с ребятами – а у меня была бригада пять человек – все подготовили. И когда первый шов провели, чуть в обморок не упали. Потрясающий шел шов – тонкий, ювелирный. И мы к утру заварили контейнер. А потом приехал специалист из Самары. Он это дело расчухал. Расспросил, что да как мы делали. И оформил на себя как рационализаторское предложение. А я наивный был, все ему рассказал. Но, правда, и мне премию хорошую выписали – 500 рублей.

- А как вы стали директором Дворца культуры «Россия» - как тогда говорили, очага культуры оборонного гиганта? Это тоже огромный кусок вашей биографии...

- Мне уже прочили должность заместителя начальника цеха. И когда меня вызвал директор завода Леонид Алексеевич Гуськов, я был уверен, что он сообщит о повышении. А он говорит: назначаем художественным руководителем Дворца культуры «Россия». Недавно построенному Дворцу не везло с руководителями. А Гуськов о моих музыкальных «деяниях» знал не понаслышке: я видел, как от души он аплодировал на концертах нашего духового оркестра. В общем, принял я предложение. И не пожалел. Во Дворце культуры открылись огромные возможности. Мы не просто создавали крепкие самодеятельные коллективы, но стремились, чтобы они поднимались до профессионального уровня - эстрадный ансамбль «Звуки», ансамбль песни и танца, цирк на сцене, академический хор, национальные коллективы. Но предметом моей гордости стал  симфонический джазовый оркестр, для которого я приобрел нотную библиотеку оркестра Леонида Утесова. Особой славой пользовался духовой оркестр, со временем создали детский духовой оркестр и ансамбль барабанщиц. Число самодеятельных артистов превышало четыре тысячи. Мы много лет подряд открывали праздничные демонстрации — первыми шли барабанщицы, потом детский духовой оркестр, за ним — взрослый.

- А впереди задавал ритм красавец-дирижер с бунчуком в руке — Игорь Голиков...

- (Улыбается) Было дело.

- Расскажите, как вы с Мулявиным познакомились...

- Я учился в металлургическом институте в Новокузнецке и играл в кинотеатре. Однажды подходит ко мне аккордеонист Костя Тихонов. А с ним кудрявый парень – гитарист. Это был Мулявин. И говорят: «Нас берут в Кемеровскую филармонию, нам нужно добрать состав квартета. Поехали с нами». Я подумал и решил: стану настоящим артистом. Бросил институт и поехал в Кемеровскую филармонию. Но все оказалось не так просто. Нашу программу долго не принимали. Мы сначала жили в гостинице. Потом деньги закончились, и нас оттуда выгнали. Но двое пенсионеров нас приютили, дали две комнатки за символические деньги. Мы начали переделывать программу. Ее опять не принимают. Тромбон был лишний. Все дело портил. Нам говорят: уберите тромбониста. А тромбонист говорит: если вы меня выгоните, я повешусь. Так убедительно говорил – точно повесился бы. А у нас началось сущее бедствие. Аванс дают копейки, есть нечего. Пачка маргарина, кастрюля рожков, черный хлеб и чай с сахаром – это был наш завтрак, обед и ужин. На большее денег не хватало. Ладно еще Лида, жена Мулявина, умудрялась что-то приготовить на эти гроши, не позволила нам умереть с голоду. Какая умная женщина! Это она сделала Мулю великим. Своей идеологией, своей настойчивостью. Она тоже была артистка – мастер художественного свиста. Красивая. Мулявин, как увидел ее, влюбился без памяти... А там началась осень. Стали мы пробавляться картошкой с чужих огородов. Хозяева, видимо, чтобы наказать воров, стекла разбрасывали по краю огорода. Мулявин начал выбирать картошку и поранил руки. А он играл в программе «Полет шмеля». И всё – играть не может. Беда! Потом как-то уговорили директора филармонии, он опять продлил сроки. Да, хлебнули лиха. После таких испытаний мы с Мулявиным стали уже не сослуживцами, а настоящими друзьями. Он до последнего меня звал в Минск играть на бас-гитаре в «Песнярах». Квартиру двухкомнатную обещал. Но я уже стал директором филармонии. Как все бросишь? Я его потом на гастроли в Оренбург привозил, сам к нему в Минск в гости летал.

- Как вам удалось заполучить на гастроли Святослава Рихтера, который давал концерты только в мировых столицах и крупнейших городах СССР?

- Рихтер с огромным успехом выступил в Токио и решил на подаренном ему джипе проехать весь СССР — с Востока на Запад. Мне звонит его продюсер Анатолий Васильев, который раньше с «Песнярами» работал, и говорит: «Петрович, я к тебе Рихтера затащу». А через некоторое время звонок из Уфы: встречай. Я отправился к границе Башкирии встречать. А вьюга разгулялась не на шутку. Еле-еле пробились через заносы. Вечером был концерт. Публика так горячо его приняла, что он, совершая очередное турне по стране, опять к нам заехал. И опять с приключениями. На сей раз я его встречал со стороны Казахстана. А у него машина сломалась. Но это не помешало нам доставить мировую знаменитость в Оренбург. А тут уж наши машзаводские умельцы изготовили деталь для его джипа. И артист, отыграв концерт, отправился дальше.

- А почему вас звали Дедом?

- Меня так назвали, когда я работал в оркестре клуба Дзержинского, с которым играл на танцах на Беловке. Я там протолкнул какую-то идею. И мне сказали: дед ты настоящий! Так и пошло. Я всегда предлагал выход из трудного положения, который приводил к хорошему финалу.