Праздник первого поцелуя

В областном музее изобразительных искусств открылась персональная выставка Геннадия Глахтеева. "Художник и модель" - так называется экспозиция его работ, написанных за последние 29 лет.

Почему 29, откуда такая странная, совсем не круглая цифра? А вот откуда - именно столько лет прошло с тех самых пор, как художник Глахтеев нашел свою музу, для которой эта встреча тоже стала судьбоносной. Ныне Ирина Макарова - тоже известный художник с ярко выраженной творческой индивидуальностью. Их любовный союз, который до сих пор справляет праздник первого поцелуя, стал источником вдохновения для обоих. Неудивительно, что свою юбилейную выставку по случаю 65-летия художник посвятил любимой женщине, как посвятил ей венок сонетов "Открытые окна", эротические четверостишия, иллюстрации к "Мастеру и Маргарите" М. Булгакова, роман собственного сочинения "Как я искал свою музу" и многое другое, в том числе - жизнь.

- Как вы встретились?

Ирина: Я училась в музыкальном училище. Нас привели на выставку. Болодурин и Глахтеев пригласили меня позировать. До сих пор удивляюсь, почему?

- Ну, наверное, юное прелестное создание...

Ирина: Совсем нет. У меня была короткая стрижка как у мальчика. Но тогда многие художники искали натурщиц. Виктор Ни, например. Так что это было вполне естественно. Мы с подружкой пришли.

- А вы, Геннадий Александрович, помните, почему пригласили Ирину позировать?

Глахтеев: Не скажу, что за красоту. Просто я почувствовал, что она чем-то отличается от других. Вот и все. И ведь не ошибся!

- А вы, Ирина, осознавали масштаб творческой личности мастера, которому позировали? 

- Конечно. Я просто в него влюбилась.

Глахтеев: Мне очень нравилось ее рисовать. Но я по-прежнему продолжал искать музу. Пока однажды меня не осенило: да вот же она - рядом со мною.

- Сложно было соединиться?

Глахтеев: Нелегко. Я ведь был женат. Нам приходилось скрывать свои отношения. Мы встречались, расставались. Но однажды поняли, что не хотим терять друг друга. 

- А как Ирина стала рисовать?

Глахтеев: Это было в горах. Мы ушли с ней в лес, откуда был виден наш лагерь. Глядя вниз, я сказал ей: "Ира, сделай пейзаж. Не важно, что получится. Но он будет тебе напоминать о том, что когда-то ты была в горах с художниками". Она взяла этюдник и стала писать. Проезжавший мимо парторг совхоза спросил, давно ли она рисует. Она ответила, что первый раз. Он похвалил ее, сказав, что для первого раза хорошо. А потом, когда мы показывали свои работы французам, они купили эти  пейзажи, написанные на картоне, заплатив не меньше, чем за холсты. Вот такое было начало.

Ирина: Когда мы вернулись домой, я с головой ушла в работу. Копировала старых мастеров. Все, что делала, показывала Гене. Он что-то хвалил, что-то ругал. Это и был процесс обучения искусству.

Глахтеев: Когда Робер (владелец картинной галереи "Отель Друо" в Париже. - Н.В.) спросил ее, где она обучалась искусству, кроме как в мастерской Глахтеева, она ответила: "Нигде". Он захлопал в ладоши и сказал: "Ваше искусство будет известно в Европе. За 30 лет я ни разу не ошибался в художниках. Думаю, и сейчас не ошибаюсь".

- Геннадий Александрович, какие чувства испытали вы, услышав эти слова? Не было ли укола ревности?

Глахтеев: Я до такой степени был счастлив, что не мог говорить.

Ирина: Гена умеет разглядеть в молодых дарованиях их ценные качества и помочь их развить. Не каждый художник способен на такое.

- А почему творчество Ирины было принято в штыки оренбургскими художниками?

Ирина: Профессиональные художники очень чтут свое образование. А образование - это всего лишь обучение ремеслу. Ну не учат в институтах искусству! Разве что попадется педагог - сам настоящий художник. Но это бывает так редко.

- А тут появляется девочка...

Глахтеев: Да хоть мальчик! Главное, что одаренный человек. А его в упор не хотят видеть: мол, мы профи, а ты кто такой?

- Поэтому  первые работы Ирины вы подписывали своей фамилией?

Глахтеев: И поэтому тоже. А еще и потому, что нам с Ириной нельзя было афишировать свои отношения.

- Насколько я знаю, на одном из заседаний правления Союза художников Ирине было сказано, что она никогда не будет выставляться в Оренбурге. Пусть выставляется хоть в Москве, хоть в Париже, но только не здесь.

Глахтеев: Эти слова оказались пророческими. Почти сразу после этого заседания Ирине предложили устроить персональную выставку в Москве в редакции журнала "Юность". Потом были и Париж, и Индия, и Куба. 

- Ирина, а как ваша семья восприняла ваш роман с художником? Ваш отец генерал, наверное, планировал другую судьбу для дочки?

Ирина: Мой папа сам был склонен к художественному творчеству. По молодости он даже хотел поступать в архитектурный институт. Но по партийной разнарядке попал в летное училище. Хотя летать ему тоже очень нравилось. Он был очень доволен, когда я начала заниматься живописью.  Будучи человеком мастеровым, делал мне подрамники, смастерил мольберт. Он только боялся, что  увлечение изобразительным искусством скоро пройдет.

Глахтеев: А про наши с Ирой отношения он все понял, когда я дал ему прочесть тетрадку с венком сонетов, посвященных Ирине.

- А вы работаете врозь или вместе?

Ирина:  С Геной работать трудно. К нему все время приходит народ. Ему хочется общения. А мне нужно затворничество.

- Ваш пример заставляет верить в вечную любовь. Что помогло сохранить чувства?

Глахтеев: А Ирина меня никогда не пилит.

Ирина: Я принимаю Гену таким, какой он есть, не стремлюсь его переделать. Да это и не нужно. Он художник в полном смысле этого слова. На протяжении всей своей жизни он занимается полноценным творчеством. У него всегда есть потребность работать - картины ли писать, романы ли сочинять. С таким же успехом Гена мог бы выставить сейчас в этом зале, например, рисунки или, скажем, работы, написанные гуашью.

- А как Ирина стала Иридой - богиней радуги?

Глахтеев: В "Академии Садки" (творческое содружество оренбургских художников. - Н.В.) мы ставили спектакли, много читали, в том числе и древних греков. И стали наделять себя именами - божественными и героическими. Так Ирина стала Иридой. А что, радуга - замечательное явление. Веселое, радостное.

Ирина: Я потом стала свои работы подписывать этим псевдонимом, чтобы не раскрывать своего настоящего имени.

- А у вас, Геннадий Александрович, какое было имя?

Глахтеев: Зевс.

- Любимая женщина для художника много значит?

Глахтеев: Без этого ничего не бывает.

- Для вас важно, что вы с женой люди одной профессии?

Глахтеев: Конечно. Это общение, взаимопонимание, вдохновение. Меня всегда восхищала ее способность мыслить пластическими образами. Я всегда у нее учился.