Почему смеялась Дездемона?

Вчера народной артистке России актрисе Оренбургского драматического театра Александре Жигаловой исполнилось 80 лет. Глядя на нее, кажется, что в метрике напутали с цифрами. Александра Павловна великолепно выглядит, молодо и заразительно смеется, легко двигается. И главное - находится в прекрасной актерской форме, играя в  спектаклях текущего репертуара. Ее роман с театром длится 63 года. Почти полвека отдано Оренбургскому театру. Играя героинь русской и зарубежной классики, Александра Жигалова успевала заниматься и общественной деятельностью, работая в областном Совете народных депутатов. Сегодня в новой рубрике мы узнаем из первых уст подробности о жизни и судьбе Александры Жигаловой – истинно народной артистки.

- Скажите прямо, Александра Павловна, вас, ведущую актрису областного театра,  не тяготила роль депутата областного Совета?

- Нисколько! Иначе я не выдержала бы три созыва. А три созыва – это, я тебе скажу, почти десять лет. Зиновия Улановская  в городском Совете выдержала всего восемь месяцев. Изольда Лидарская – месяца три. А мне нравилось. Без ложной скромности скажу: то, что татарскому театру передали здание бывшей филармонии в центре города, – это моя заслуга. Я выхлопотала здание под книгохранилище областной библиотеки имени Крупской, куда из сырого подвала были перенесены уникальные издания. А вообще я не гнушалась никакой работой: общежития выбивала, помогала пенсионерам, инвалидам, военным, разбиралась в семейных конфликтах. Однажды даже пришлось мирить двух братьев, не поделивших огород. Времени это отнимало, конечно, много.

- А как же справлялись? Ведь вы в ту пору уже были заслуженной артисткой России, вам и в театре работы хватало. Опять же семья требовала внимания…

- У меня помощник хороший был – муж Владимир Яковлевич Бурдаков. Возвращаясь домой, он не звонил в дверь, а стучал ногой, потому что руки всегда были заняты. В то время, когда на магазинных полках ничего не было, он все мог достать. Всех продавщиц знал по именам. И все время подрабатывал: зимой – на елках Дедом Морозом, летом – в пионерлагерях фотографом. Но в 1982 году его не стало. Ушел на работу и не вернулся. Убили неподалеку от театра. Здоровый, крепкий мужик был, никогда ничем не болел. Ни разу даже бормашины не видел.  

- Владимир Яковлевич ведь тоже был артистом. Не было ли у вас в семье соперничества, как это случается в творческих семейных парах?

- Нет. Он все делал, чтобы только Сашеньке было хорошо. Он меня и покорил своей заботливостью.

- А где Вы познакомились?

- Я работала в Белгородском театре. А тут приехала из Тулы целая студия – с главным режиссером, директором, художником. И Володя был в этой компании. В 1948 году мы поженились.

- Вы и сейчас очень эффектная женщина. А уж в молодости были  красавицей – глаз не отвести, достаточно взглянуть на фото. В вас, наверное, влюблялись…

- Влюблялись. Особенно в Нальчике. Мне же было 20 лет, когда мы туда приехали. Наш театр стоял рядом с Домом Советов. Моим горячим поклонником стал первый секретарь. Когда мы играли «Барабанщицу» по пьесе Салынского, где моя героиня танцует на столе в купальнике, он потихоньку приходил как раз к этому моменту и смотрел на меня. Билетерши мне после представления докладывали: «Шур, опять приходил». Да, в меня влюблялись, а я – нет. Не такой характер. Я была однолюбка. 

- Это правда, что вы собирались стать певицей, а не актрисой?

- Актрисой я стала, можно сказать, случайно. После войны от Белгорода камня на камне не осталось. Уцелели только церковь и театр. Еще школьницей увидела объявление, что театру требуется вспомогательный состав. И пошла. Училась в десятом классе и работала в театре. Не только на сцену выходила, но и в парикмахерском цехе подрабатывала. После школы собиралась поехать в Харьков учиться на певицу. Пела я хорошо, знала весь репертуар Клавдии Шульженко. Но режиссер разглядел во мне героиню.

- А как оказались в Оренбурге?

- В театре Нальчика, где мы работали с мужем, было две труппы – кабардинская и русская. Все бы ничего. Но тут вернулись из сталинской ссылки балкарцы. А кабардинцы позанимали их дома. Началась резня. В театре появилась третья труппа – балкарская. Работать стало невозможно. Тут как раз мы поехали на гастроли. В Ессентуках нас увидел Юрий Самойлович Иоффе – главный режиссер Оренбургского драматического театра. Он там лечился. Мы с Володей ему понравились. Он предложил поехать в Оренбург. «Куда? – оторопели мы. – Это где «Капитанская дочка»? Но потом подумали и решили ехать. Имя Иоффе в ту пору было хорошо известно в театральном мире. В Оренбурге я была просто нарасхват. И очередные режиссеры Нагли, Щеглова меня любили. И я очень любила их как постановщиков. Но Иоффе – больше всех: это был режиссер от бога. На репетиции к нему шли, как на праздник. Это он придумал, что Дездемона должна петь, когда у них с Отелло раздор начался. И специально песню к спектаклю написали. Грустную-грустную. Публика плакала.

- Публика-то плакала, а вот Дездемона однажды расхохоталась прямо на смертном одре…

- Правда, очень смешно было. Витя Павленко, который играл Отелло, пронзая себя кинжалом и сползая по ступенькам постамента, на котором я лежала, вместо того, чтобы сказать: «И упаду я у твоего одра», произнес: «И упаду я у твоего орда». Ну я расхохоталась. За мой смешливый нрав Павленко прозвал меня Зажигалкой.

- У вас за плечами война, три года немецкой оккупации – суровая жизненная школа. Но жизнь не отучила вас смеяться и радоваться…

- У меня характер легкий в отца. Он прошел финскую войну, почти всю Великую Отечественную, чуть-чуть не дотянул до Берлина – ранили в голову. Но он никогда не жаловался. Все у него шутки, прибаутки, анекдоты. И несмотря на тяжелое ранение (а осколки из головы врачи так и не смогли извлечь), он дожил до 85 лет. Так что мне было с кого брать пример.

- Поэт Юрий Левитанский сказал про войну: «Ну что с того, что я там был? Я был давно, я все забыл…» А вы помните войну?

- Как же не помнить? Помню. Мне ведь десять лет было. Первое, что немцы сделали, когда вошли в город, - поставили на базарной площади виселицу на пятерых человек. И она никогда не пустовала. 

- Про вас всегда говорили, что вы отличная хозяйка: умеете и шить, и вязать, и вкусно готовить. В кого вы такая мастерица?

- Ты знаешь, наверное, это тоже от папы. Мама-то даже пуговицу не могла пришить. А отец мастерил себе какие-то жилетки. Я нигде не училась, но могла сшить что угодно. Даже зимнее пальто – и себе, и сыну, и мужу. По выкройкам журнала «Бурда». И вязала. Тогда люрекса в продаже не было, я купила кусок серебристой ткани, надергала ниток и связала себе черный костюм с модными блестками. И готовить всегда любила. Записывала рецепты, покупала кулинарные книжки. Боже упаси, чтобы у меня не было в доме обеда!

- У вас есть неисполненные желания? О чем бы Вы хотели попросить судьбу?

- Чтобы было здоровье. Ведь у меня и диабет, и гипертония…

- А это правда, что на сцене забываешь о болячках?

- Абсолютная правда! Я играла спектакли с температурой и 38, и 39 градусов. Поставят скамеечку за кулисами, отыграю сцену и падаю. Как реплика подошла, опять вскакиваю как ни в чем не бывало. Перед зрительным залом – ничего не болит. Вот такие дела.