Давши слово – держи

Мы жили по соседству. Не то чтобы рядом, но неподалеку. Я любовалась ею с другой стороны улицы, когда она выходила на прогулку. Белокурая, стройная, нарядная, она вызывала не только мое восхищение. «Это Любочка, - просветила меня одноклассница. – Дочка Милохина. Олега Евгеньевича Милохина – ведущего солиста оперетты – знал весь Оренбург. Мама у нее тоже артистка».

У Любы Милохиной, кроме яркой внешности, оказались и другие артистические данные – она пела, танцевала. Мне всегда казалось (и сейчас думаю так же): Любовь Милохина стала бы прекрасным приобретением для столичной сцены. Но она осталась в родном городе. Более сорока лет она, заслуженная артистка России, работает в областном театре кукол, получив все существующие на оренбургском театральном пространстве награды – «Оренбургскую лиру», «Лицедея», «Кумира», премии за лучшую роль года.

А вопрос остался – почему все-таки, имея все предпосылки к покорению столичных театральных высот, Любовь Милохина не уехала в Москву, что делают сегодня все кому не лень и часто безо всяких на то оснований. Получение на него ответа стало как бы сверхзадачей этого интервью.

- Дочка двух артистов наверняка была ребенком закулисья. Какие у тебя, Люба, первые  театральные впечатления?

- Какое первое, не знаю. Они у меня как-то кучкой. И связаны, конечно, с опереттой. «Вольный ветер», «Поцелуй Чаниты»… Я же в театр с папой- мамой приходила. И смотрела спектакли не из зала, сидела за кулисами или в оркестровой яме.

Мне нравилось пение, мне нравились мужчины-герои. Я была влюблена в дядю Гену Цинне. Очень красивый, такого американского типа; голос у него был ближе к баритону. Теноров я как-то не очень любила.

Влюблена была и в Маргариту Гурьянову. Она играла негритянку, и была вся в морилке, у нее сверкали огромные голубые глаза, глаза небесной мартовской голубизны. Она была такая… - с белозубой улыбкой, с точеной фигуркой, голос лился, а ее так мучили в спектакле. Марги, вот как ее звали; у меня даже мелодия ее песенки до сих пор в голове.

Помню, что папа уже перешел из разряда героев в разряд характерных. И я переживала, что папа играет плохих людей. Нас ведь как тогда воспитывали: хороший человек – герой, плохой - шпион. Почему же мой папа всегда шпион? Эту детскую обиду я помню.

- Было у тебя желание тоже оказаться здесь, на этой залитой светом сцене в красивом платье и петь, как соловей?

- Было, наверное, потому что дома я ходила вокруг круглого стола – репетировала, а оконные шторы потом служили мне занавесом. Я и танцевала - босиком, но как бы на пуантах. И родители однажды получили совет от гостя-режиссера отдать меня в балет.

- Отдали?

- Нет. Мама-папа не хотели, чтобы я куда-то шла. Я только училась музыке в музыкальной школе.

- То есть они были настроены против того, чтобы ты продолжила их путь в театре? И что говорил папа?

- Мама  говорила больше, потому что в маминой семье были математики, профессура. А мамин брат изобрел современный длиннорельсовый железнодорожный бесстыковой путь.

Так что у меня впереди был пединститут, однозначно. Были, конечно, тайные желания, но как уезжать, если не отпускали?

- Но ты все-таки съездила в Москву?

- Я съездила уже после поступления на филологический в институт, который вскоре успешно бросила. Учиться было интересно, но мысли были не там.

- Ну, еще бы… У тебя внешность, голос…

- Какая внешность, о чем ты говоришь!

- Ты что же, считала себя дурнушкой?

- Да нормальная, обыкновенная девчонка.

- Нет, ты была очень эффектная.

- Это я создавала впечатление.

- Люба, я что, собственно, хочу у тебя выведать: скажи, театр – действительно такое романтическое, манящее дело?

- Может быть, в кровь он входит, может быть, это наркотик такой своеобразный. Только я поступила в пединститут, нас послали в Саракташ убирать зерно. Там я получила свои первые шестьдесят рублей. И там я развлекала публику – то одним голосом разговаривала, то другим: то мальчик, то бабушка…

- Вернемся к Москве. Итак, ты поехала поступать в артистки…

- Поехала. С подругой Галкой. Вместе поступали во МХАТ.

- Ты решила стать драматической артисткой?

- Я везде поступала. Специально не готовилась в оперетту. По радио услышала «В низенькой светелке» и спела. Аккомпаниатор спрашивает: «В какой тональности?», а я не знаю. На третьем туре я им спела «Одесса – мой город родной». Тоже услышала по радио. За меня болел весь выпускной курс.

Но Галка моя не прошла во МХАТ. И я ей сказала: «Поехали домой». «У тебя же завтра последний экзамен». - «Сдам и поедем». И мы взяли билеты. Понимаешь, в чем дело, я очень умею дружить.

Мы вернулись, а здесь как раз набор в студию театра кукол. Роман Борисович, правда, брать нас не хотел. (Р.Ренц – главный режиссер театра в 60-е годы. – Авт.). Говорил, они уедут на следующий год. И я дала слово. А если я дала слово… Так вот всю жизнь здесь прожила.

- Никогда не жалела, что сложилось так, а не как-нибудь иначе?

- Никогда. Хотя и первый муж мой уговаривал, давай ко мне в филармонию, в Москву. Я тогда пела хорошо. И был момент, я как раз находилась в декретном отпуске, мы с Сашей Салмановым сделали номер и поехали работать в столицу – посмотреть, попробовать. Даже на гастроли попали в Калининград. Но так нам все это не понравилось. Мы с ним очень скучали, кучу денег прозвонили в родной театр.

- Разве театр кукол был театром твоей мечты? Тебя не огорчало, что пришлось спрятаться за ширму, что зрители тебя не видели?

- Я об этом абсолютно не думала. А когда я поняла физику общения актера, зрительного зала и куклы, то оказалось, что возможностей здесь очень много. Один человек мне сказал, здесь ведь легче, вы ведь можете спрятаться за куклу. Как спрятаться? Зачем? Кукла – мое продолжение.

- Как ты думаешь, кто в театре главный?

- В театре главный – артист.

- Но артист сам не может поставить спектакль. Нужен режиссер, художник…

- А без артиста может быть спектакль? Самое главное – когда есть материал, из которого можно лепить.

- Актер – это материал?

- Конечно. Это пластилин,  это глина.

- Какие режиссеры тебя развивали как творческую личность?

- С каждым режиссером актер учится чему-то. Даже если он не принимает то, что режиссер предлагает, он учится отвергать. Это урок. И каждый режиссер – это урок. Училась у всех.

- Ты согласна с Пастернаком, что «пораженье от победы ты сам не должен отличать»?

- Скажу так, не один раз я получала премии. Раньше говорили, потому что дочка директора. Когда Ева была в «Божественной комедии», когда играла в «Прелестной Галатее», когда все приезжие режиссеры пытались меня переманить. Я как-то привыкла не заноситься. А когда получала пинки, научилась зализывать раны. Переживаю глубоко, очень глубоко, но умею себя уговаривать, не вишу на ушах и телефонных трубках своих друзей.

Нет у меня особой эйфории от успеха. Это хорошо ведь, правда? Если моя работа нравится, значит, я пошла вместе с режиссером правильной дорогой. Удача с неудачей для меня идут рука об руку. Я не заношусь и не убиваюсь.

- Люба, а ты сама какой театр любишь, и любишь ли ты его вообще?

- Я считаю, что идеальный театр - это когда труппа дышит одним воздухом с режиссером и с директором. Когда директор делает для труппы и для режиссера все. Когда для режиссера труппа – это любимый ребенок или любимая девушка, которую то вот так надо одеть, то вот так.

- Это взгляд изнутри, а посмотри, пожалуйста, на театр снаружи как зритель.

- Есть такой спектакль у Челябинского театра кукол – «История любви». Он завораживает. Как придуман, как сделан, как решен – скупо, богато, с немыслимой фантазией. Соитие режиссерское, художника, актерское… Вот она, история любви. И театр говорит – любовь побеждает.

Я, кстати вспомнилось, свое имя долго не любила. И папу спросила, ну зачем вы так меня назвали. Он объяснил: это в честь нашей с мамой любви.

На снимках:

1. Папина дочка
2. Семья Милохиных встречает весну
3. Первая кукла
4. Театр – дело веселое