АЛЕКСАНДР РОМАНЮК: "ИСКУССТВО НЕЛЬЗЯ ПРИДУМАТЬ, ОНО РОЖДАЕТСЯ"

Наталья Веркашанцева, «Оренбургская нежедя», 2005.

Член Союза художников Александр Романюк, участник областных, республиканских, всесоюзных выставок и французских аукционов, чьи работы вызывают оживление коллег и неподдельный интерес публики, чьи холсты приобретают ценители живописи России, Франции, Израиля, США, попросил взять в качестве эпиграфа к нашей беседе высказывание экспрессиониста Эмиля Нольде: "Художник - чувствительнейшая, боящаяся шума и света сущность, часто страдающая, изнуряющая себя в тоске. Люди, почти все, - его враги. Друзья, особенно ближайшие, - худшие из врагов... Черт в нем живет в костях, а божество - в сердце".

- Сомнения, муки творчества, незащищенность - до известной степени это понятно. "Обидеть художника может каждый..." Но по Нольде получается, что художник - не просто ранимое, а прямо-таки ущербное создание...

- У любого из нас есть это ощущение ущербности. Даже у самого удачливого. Творчество - это работа души, которая накладывает отпечаток на личность человека. Он становится каким-то не таким... Думать больше пяти минут трудно, а представь, каково думать всю ночь или весь день. Ведь нельзя же писать картину и ни о чем не думать. И вот пройдя долгий путь, миновав все соблазны, к чему приходит художник? К тому, что не дает ни денег, ни славы, ни даже удовлетворения. Ну может быть, лишь краткие миги удовлетворения. Так что же это как не ущербность?

- Как ты понял, что ты - художник?

- А я до сих пор еще не понимаю, что я художник. Просто занимаюсь этим. Вот я борюсь с собой, со своим неумением, со своей мелочностью. Какая-то тяга. Чуешь в себе занозу. Матисс говорил: "Требуется иссушить эмоцию". Так вот один, чтобы "иссушить эмоцию", дерется, другой - ходит в художественную школу. Каждого что-то гложет. И люди как-то пытаются от этого освободиться. Это скорее боль, чем удовольствие. Что-то тревожащее. Вот ты спрашиваешь, ощущаю ли я себя художником. В моем представлении, я до сих пор - школьник. Всякий раз, приступая к новой картине, чувствую, что ничего не знаю, ничего не умею. И кажется, что не умел никогда. У художников редки минуты радости, у меня их совсем мало. Когда сам себе можешь сказать: "Ай да молодец!" Бывает, что-то такое напишешь. Обрадуешься удаче. А потом опять впадаешь в сомнения. Но есть художники, которые пишут легко и весело. По-моцартовски. Некоторым вообще очень нравится заниматься искусством. Мне - не очень, потому что это мне тяжело. В молодости было легко, когда я за ночь мог написать холст. Сейчас я себе этого не позволяю. Переписываю работу десятки раз.

- Как ты определил, что должен "иссушать эмоцию" именно так, а не иначе?

- Я задал себе вопрос: "Кто я?". И с радостью обнаружил, что чувствую цвет не так, как другие. Меня до сих пор от этой мысли охватывает восторг, который сродни опьянению. Но я моментально трезвею, как только взгляну на великих, которые всегда со мной рядом: Сезанн, Тициан, Рембрандт. Они на меня действуют лучше ледяного Душа.

- Как ты понимаешь призыв "учиться у старых мастеров"?

- Я считаю, что в искусстве ни научить, ни научиться ничему нельзя. Человек такое создание - упрямое, ленивое, нелюбопытное. И с малых лет только о своих прихотях думает. Ну можно научить техническим приемам. Хотя, я думаю, что само по себе это ничего не значит. Так, имитация.

- Тогда почему на заре туманной юности ты поехал в степь, где работал Павел Кузнецов?

- Ничего не могу сказать. Был молодой, глупый. Захотелось испытать те же чувства. Не мог просто сидеть в мастерской и делать степь, взял и поехал. И увидел эту степь. Это был первый осознанный творческий акт. Я сделал осознанное творческое движение. Сделал то, что хочу. Захотел и сделал. Правда, не так уж много я и хотел тогда. Я думаю, что надо стараться делать не то, что ты умеешь, а то, что ты хочешь. Потому что, как правило, останавливаются на том, что умеют. Но для того, чтобы сделать, что хочешь, нужно то, что хорошо, наверное, и испортить. Потому что-то, что хорошо, это общеприемлемо.

- И все-таки, что заставило тебя повторить маршрут Павла Кузнецова?

- Восторг перед тайной настоящей живописи. Павел Кузнецов - это тот художник, который "иссушил" свою эмоцию ясно, мощно, глубоко, убедительно. Я все продумал, составил карту, занял денег и отправился за двести с лишним километров в поселок Уил. Красивейшее место - озеро, камыши, утки, журавли... Все собрались вокруг этого озера. И образовался рай. А метров на 50 отойдешь - степь, как стол полированный. И горизонт видно аж до другого края земли. Поставил палатку рядом с юртой. Потом в юрте жил. Стал хозяевам родственником. Начал понимать их язык. Они меня полюбили. Помогал стричь баранов. Писал. Вставал с солнцем, как они. Я многое узнал, почувствовал и понял за этот месяц.

- В каком жанре ты смог выразить себя наиболее полно?

- Я считаю, что жанров как таковых не существует. Единственный жанр в чистом виде - портрет. Именно заказной портрет конкретного человека - похожий, ясный. И вообще, деление на жанры - это несущественно. Отношение существенно. Вот Сезанн не делал различий между лицом и листвой. К любой вещи он относился по-живописному одинаково. Ведь художник, как Бог, создает все заново. Картина - это самостоятельный мир. И отношение должно быть одинаковое к каждому дециметру холста. Сезанн это сделал догмой: нет ничего неважного, все важно.

- Как ты считаешь, художнику нужен зритель?

- Наверное, да. Но я думаю, что по большому счету в изобразительном искусстве никто ничего не понимает. И в первую очередь сами художники. Все происходит потом, после написания холста. Только он - критерий. Вот холст написался. И родилось новое направление в искусстве. И до конца века все освещено импрессионизмом. Еще один холст - и возникает кубизм. Все начинается после холста, а не до. Нельзя придумать направление, нельзя придумать искусство. Искусство рождается. В этом и заключается тайна искусства. Картина живет независимо ни от зрителей, ни от художника. У нее своя, самостоятельная жизнь.