Хранитель среды

Наталья Веркашанцева, «Оренбургская неделя», 2002.

Заслуженному художнику России Юрию Рысухину исполнилось 55 лет. К этой дате и была приурочена его персональная выставка, открывшаяся в Центральном выставочном зале. Оказалось, что у него, участника областных, зональных, всероссийских, всесоюзных выставок, автора знаменитой выставки "100 картин" - это первая "персоналка". Сей факт, надо сказать, произвел большое впечатление. Однако еще большее впечатление произвели его левкасы. Собранные воедино, они наполнили пространство зала ощущением праздника, любви, гармонии. И что особенно важно - дали истинное представление о масштабе дарования Рысухина, пребывающего как бы в тени его организаторской и общественной деятельности. Народный художник России Николай Ерышев, увидев его работы (многие из которых делались на его глазах - они с Рысухиным соседи по мастерской), на вернисаже сказал с большим чувством: "Юрий Рысухин - истинный русский реалист". "Рысухин - большой художник" - признал, посмотрев выставку, и другой "мэтр" оренбургской школы живописи Геннадий Глахтеев.

- Возглавляя Центральный выставочный зал, Юрий Алексеевич, вы бы могли устраивать свои персональные выставки, наверное, каждый год. Однако не делали этого. Почему?

- Выставляться надо, когда тебе есть что сказать. А иначе можно и "пролететь", выставив напоказ свою несостоятельность.

- "Чем продолжительней молчанье, тем удивительнее речь". Вы, надо сказать, сумели удивить и публику, и скупых на похвалу товарищей по цеху. Спасибо юбилею - дал повод.

- Я не готовил выставку специально к юбилею. Так совпало. Хотел отчитаться только после того, как напишу цикл "Времена года" - двенадцать больших картин, над которыми я работал около десяти лет. Параллельно я тоже что-то делал, но это для меня был очень важный этап. Мне хотелось показать человека в природе - их неразрывность, единство. Для этого я даже купил дом в деревне под Кувандыком. И на протяжении многих лет писал этюды. Когда цикл был почти готов, половина работ ушла во Францию на аукционные продажи. Цикл оказался разрушенным. Пришлось восстанавливать. А некоторые и просто переписывать. "Июнь" и "Август", например, это уже третий вариант. И все равно я ими не очень доволен.

- А вот ваш молодой коллега художник Игорь Смекалов считает, что вы полностью реализовались и вам больше нечего желать.

- Нет, я все еще в процессе. Мне интересно ставить творческую задачу и решать ее. И я даже не знаю, куда меня это приведет.

- Вы единственный в Оренбурге художник, работающий исключительно в технике левкаса. Почему? Откуда такая приверженность технике древнерусской иконописи?

- Мне нравится писать не на холсте, а на доске. Есть в этом какая-то надежность. Технике левкаса присущи чистота цвета, ясность формы и линии: темперные краски, которыми пишется левкас, позволяют проработать очень тонкие детали. А приверженность к левкасу у меня от моего учителя Виктора Ни.

- Эта история о том, как вы ради того, чтобы стать его учеником, уехали из благословенного Краснодарского края в степное Оренбуржье, похожа на легенду...

- Так оно и было. Однажды я увидел в газетном киоске напечатанную на обложке журнала "Творчество" репродукцию его картины "Возвращение с поля". Она меня поразила. Я стал интересоваться, что это за художник, откуда. Я заканчивал в ту пору четвертый курс художественного училища. Собирался поступать в один из московских художественных институтов - либо в Суриковку, либо в Строгановку. Сделал три попытки. Москва меня не приняла. В Краснодаре оставаться не хотел - не было художественной среды. И я поехал в Оренбург. Был март. В Краснодаре все цвело и благоухало, а в Оренбурге была грязь и слякоть. Каюсь, взгрустнул: "Куда я попал?" Но пошел в музей изобразительных искусств, тогда еще на улице Правды, увидел две работы Виктора Ни и успокоился: все я сделал правильно. А вскоре познакомился и с ним самим. Он меня не сразу принял. Прошло время, прежде чем он повел меня в свою мастерскую.

- Ученичество - в живописи это важно?

- Очень. На первых порах обязательно нужно видеть, как работает мастер. Это заменяет годы учебы в институте. Виктор Ни сделал для меня очень много. Под его руководством я стал готовиться к первой в своей жизни зональной выставке. И успешно прошел выставочную комиссию со своим первым левкасом "Дома".

- Некоторые маститые художники очень ревниво относятся к успехам своего окружения...

- Виктор Ни был не из таких. Он понимал: чем сильнее художники, работающие рядом, тем сильнее он сам. Поэтому щедро делился секретами мастерства.

- Общаясь с Виктором Ни, из ученика вы превратились в близкого и преданного друга...

- Витя был Дон-Кихот, а я - Санчо Панса: такой расклад, я думаю, точнее.

- Неужели вы ни разу не пожалели о том, что приехали в Оренбург?

- Никогда. Здесь я состоялся как художник. Я занимаюсь любимым делом. Многие ведь всю жизнь мучаются, пытаясь найти себя. Ночные бдения, споры об искусстве (особенно спорили Ни и Глахтеев) исподволь делали свое дело, одухотворяя, формируя мировоззрение, заряжая на творческие поиски. В 1981 году, уже после смерти Виктора Ни, я стал лауреатом Всесоюзной выставки молодых художников, получив вместе с первой премией и всесоюзную известность. Эта работа - "Посвящение Виктору Попкову" - находится теперь в областном музее изобразительных искусств.

- И все равно ваш приезд в Оренбург я считаю подвижническим поступком.

- Ничего подвижнического тут нет! Просто я хотел стать художником. Если бы я хотел стать моряком, поехал бы к морю. Если бы хотел петь в опере, поехал бы ставить голос в Италию. Без Оренбурга, я не стал бы художником. Меня, кстати, зовут назад, в Краснодар. Но я отсюда никогда не уеду.

- Художнику важно, где жить - в столице или в провинции?

- Лучше, конечно, в столице. Но это опять же вопрос среды. Ведь и в Москве можно быть очень провинциальным художником. А можно и в провинции заниматься настоящим искусством. Я потому и повез выставку оренбургских художников на Крымский вал, чтобы показать, как искренне мы работаем, как отстаиваем художественные принципы в то время, когда подавляющее большинство художников пишут на салон, на продажу. Раньше про Оренбург говорили: "Знаем такой город: там живут хорошие художники - Николай Ерышев и Виктор Ни". Мне хотелось доказать, что Оренбург продолжает жить полноценной художественной жизнью. Самой высокой наградой были слова известной художницы Татьяны Назаренко о том, что такую выставку не стыдно показать в любом уголке земного шара. Вот это и заставляет меня биться за музей современного искусства в Оренбурге. У нас должна быть своя Третьяковка. Нам есть чем гордиться.

- Зачем вам это, ведь ваши работы есть в российских музеях, в том числе и в Третьяковской галерее?

- Третьяковская галерея - это музей художников Москвы. Мы там в запасниках.

- Но ведь ваша организаторская и общественная деятельность, наверное, отнимает много времени и энергии...

- Это существует параллельно, не мешая художественному процессу.

- И тем не менее ваша борьба выплескивается и на ваши картины. Я имею в виду последние работы - "Тайную вечерю" и "Пир олигархов".

- После того, как мы отправили письмо на имя первого руководителя края, подписанное тремя десятками уважаемых людей области, и не получили ответа, я задумался: что же такое власть? И вот итог этих размышлений.

- На открытии выставки вас назвали неистовым. Вы действительно борец по натуре. 22 года назад вы с боем отстояли и этот выставочный зал на Володарского, 13.

- Я тогда был первый год избран председателем Оренбургского отделения Союза художников СССР. Это помещение начали строить как выставочный зал, но потом переиграли, решив отдать под магазин. Я написал письмо председателю Совета Министров Соломенцеву. Он вернул его в Оренбург с резолюцией: "Помочь!". Отцы города мне, конечно, врезали по первое число. Однако вынесли решение в пользу выставочного зала.

- Звание заслуженного художника России, присвоенное вам два года назад, что-то дает, к чему-то обязывает?

- Оно нужно только, когда подписываешь письма к властям, чтобы власти с этим считались. А в художнической среде оно не играет никакой роли. Поэтому я даже в афише его не написал. Просто художник - более высокое звание.