Алексей Саморядов и Петр Луцик: несостоявшийся миф

http://drugoe-kino.livejournal.com

На данный момент фильм режиссера Михаила Аветикова «Савой» (1990) – единственная  картина конца восьмидесятых – первой половины девяностых, поставленная по сценарию выдающихся кинодраматургов Алексея Саморядова и Петра Луцика, которая удостоилась в новейшее время реставрации и переиздания на DVD. Остальные постановки – «Гражданин убегающий» (1988, реж. Елена Цыплакова), «Гонгофер» (1992, реж. Бахыт Килибаев), «Дюба-Дюба» (1992, реж. Александр Хван), «Дети чугунных богов» (1993, реж. Томаш Тот) и «Лимита» (1994, реж. Денис Евстигнеев), доступны только в копиях, сделанных с видеокассет.

Это любопытный феномен: многие фильмы 90-х годов застыли в своем времени не только в эстетическом плане, но также сугубо в техническом. До последнего времени не был реставрирован для издания на DVD ряд замечательных картин того времени, от «Армавира» (1991, реж. Вадим Абдрашитов) до «Прорвы» (1992, реж. Иван Дыховичный).

Например, негатив «Анны Карамазофф» (1991,  реж. Рустам Хамдамов) был арестован французским со-продюссером Сержем Зильберманом по той причине, что российская сторона не выполнила своих обязательств. Сходная история приключилась и с фильмом «Гонгофер», снятом на деньги Сергея Мавроди. И зрителю приходилось довольствоваться копиями, оцифрованными с VHS – зернистыми, размытыми, с поблекшими красками. То есть зритель нулевых увидел эти фильмы глазами зрителя девяностых, который знакомился с ними по видео – прокат как таковой отсутствовал примерно до 1996 года.

Небольшой ажиотаж, который поднялся по поводу экранизации одного из ранее нереализованных сценариев А. Саморядова и П. Луцика – «Дикого поля» (2009, реж. Михаил Калатозишвили), позволяет надеяться, что когда-нибудь издатели доберутся до «Детей чугунных богов» и прочих картин, поставленных по сценариям драматургов в 90-е.

Творческая и личная судьба А. Саморядова и П. Луцика показательна для периода «потерянного кино», можно сказать, что драматурги стали наиболее яркими символами российского кинематографа девяностых. Они олицетворяли собой новую кровь русского кино, были большой надеждой на его славное будущее, писали оригинальные сценарии, которые и теперь читаются как хорошая проза. Но эти сценарии обернулись  чудовищными, полулюбительскими картинами. («У нас по три «Ники» — а за что? За плохие фильмы?» - говорил П. Луцик в одном из немногочисленных интервью.)

Новой драматургии нужен был новый стиль, но за дело брались преимущественно, режиссеры-дебютанты, не имеющие опыта работы в кино.  Результат говорит сам за себя: А. Хван и Д. Евстигнеев так и не поднялись выше уровня дебютных постановок, М.  Аветиков, к счастью, больше не снимал художественных фильмов вообще.

Когда Аки Каурисмяки творил легенду о финнах, а Эмир Кустурица – о югославах, миф А. Саморядова и П. Луцика об «окраинной» России и покорителях ее столицы остался только на бумаге. («Праздник саранчи». - М.: СП «Квадрат», 1996. - 542 с.) Дополняет легенду постановка единственного фильма в истории нового российского кино, который заслужил статус «культового» («Окраина», 1998 год, реж. П. Луцик), и ранняя смерть драматургов.

А. Саморядов погиб 26 января 1994 года: разбился, перебираясь с балкона на балкон десятого этажа гостиницы «Ялта» – дело было во время Ялтинского кинофестиваля. По воспоминаниям Александра Чеботаева, близкого друга П. Луцика, он считал себя виноватым в смерти А. Саморядова. «Он мне говорил, что с девицей в номере заперся, а Лешка пьяный через балкон к ним полез, - вспоминает А. Чеботаев. – Вообще, как Леша умер, Петро как будто сломался. Тосковал сильно, много пил».  А 28 октября 2000 года П. Луцик умер во сне от остановки сердца. При желании, в этой дате можно найти еще один символ: закончилась эпоха «кино девяностых».

Это была настоящая кинематографическая «волна», выплеснувшая в относительно краткий период поток последних великих фильмов российского кинематографа. Необходимо отметить «Слугу» (1988) и «Время танцора» (1998) Вадима Абдрашитова, «Прорву» (1992)  И. Дыховичного, «Хрусталев, машину!» (1998) Алексея Германа-старшего, «День полнолуния» (1998)

Карена Шахназарова, «Ой вы, гуси!» (1990) Лидии Бобровой, «Бумажные глаза Пришвина» (1988) Валерия Огородникова.  Ценность этих фильмов не только – и не столько – социально-политическая, когда авторы получили возможность работать с темами, немыслимыми для советского кино. В первую очередь, они важны с эстетической точки зрения, поскольку каждая из перечисленных картин представляет собой смелый формальный эксперимент. Или жанровый – как в случае с фильмами «Нога» (1990) Никиты Тягунова, «Утомленные солнцем» (1994) Никиты Михалкова и «Брат» (1997) Алексея Балабанова.

Любопытно, что на фоне лучших картин девяностых, которые в большинстве своем сложны для восприятия, сценарии А. Саморядова и П. Луцика содержали сильный коммерческий потенциал. Несмотря на то, что ведущий мотив их драматургии – это вполне «перестроечная» тема поиска человеком своего места в новой, враждебной среде, сценарии А. Саморядова и П. Луцика выстроены по всем правилам голливудской кинодраматургии. Главные слагаемые драматургии А. Саморядова и П. Луцика – это переосмысление опыта американского жанрового кино (по воспоминаниям матери П. Луцика, его любимыми фильмами были «Человек дождя», «Охотник на оленей», «Взвод», «Прирожденные убийцы» и картины с Клинтом Иствудом), сочные народные типы и способность рассказать любую увлекательную историю в виде притчи.

А. Хван и Т. Тот, купившись на притчеобразность историй А. Саморядова и П. Луцика, ориентировались в своих постановках на европейский «арт-хаус» в его общепринятом понимании как фильма претенциозного и скучного.

Несмотря на то, что в одной картине преданные поклонники умудряются разглядеть философские глубины, а в другой – увидеть притчу о непостижимом русском характере, и «Гонгофер»,  и «Дети чугунных богов» - 100% трэш.  Ожидаемо, что когда иностранный режиссер собирается снимать картину из русской жизни, рано или поздно в кадре появится танцующий на цепи медведь.

«Нам стыдно его смотреть, - признался П. Луцик после премьеры «Детей чугунных богов». - Я сам работал на прокатных станах, был вальцовшиком. Чудовищная работа. Выскакивает раскаленная полоса из печи: чуть зазевался — прошьет насквозь. В «Детях чугунных богов» ничего этого нет. А вы все в восторге...»

«Понимаете, мы не стремились к тому, чтобы наши персонажи были идиотами, - сокрушался А. Саморядов. - Они нормальные люди, у них есть жены, дети, они умеют радоваться и страдать. А здесь получились монстры... У нас должны были быть прекрасные люди, а не эти уроды».

Галерею «уродов» вполне естественно продолжает «Гонгофер». Но сделанные на более высоком профессиональном уровне «Дюба-дюба» и «Савой» еще острее отражают непонимание постановщиками драматургического замысла.

«Дюба-Дюба» в наследии Саморядова и Луцика занимает особенное, чтобы не сказать – центральное место как работа, в которой собрано наибольшее количество автобиографических мотивов. Например, Джаник, который одолжил студенту-сценаристу Андрею Плетневу маску старухи, в которой тот пытал подпольного советского миллионера – это актер и режиссер Джаник Файзиев, соученик А. Саморядова и П. Луцика по ВГИКу и хороший их приятель. Актер и сценарист Дмитрий Воронков, также близко знавший драматургов, подтвердил нам правдивость расхожей истории о том, как пьяный П. Луцик стрелял из пистолета по соседним крышам. Другой выходец из ВГИКа, Рената Литвинова, и вовсе считает, что «…они с Луциком писали истории не из головы, а из своей жизни». Но это субъективно и упрощенно: странно было бы допустить, что успешнейшие драматурги, у которых «выпадали из карманов пачки денег», промышляют гоп-стопом в ресторанных сортирах.

Трактовок «Дюбы-Дюбы» много, но наиболее близкая к истине – понимание этой истории как такого себе «8 ½» от А. Саморядова и П. Луцика.  То есть произведения, в котором художник, оказавшись в состоянии творческого тупика, но перед лицом подписанного контракта (в данном случае – срока защиты дипломной работы), создает историю об экзистенциальном кризисе художника,  свободно перемешивая фантазии с биографическим и псевдо-автобиографическим фактажом. «Нет невозможных сюжетов», - утверждает Плетнев в ключевом диалоге картины.

В итоге у А. Хвана получился уникальный образец Film Noire – жанра, прямо скажем,  экзотического для российского кино.  Но нелинейное повествование фильма делает его малопонятным, запутанным и временами просто двусмысленным. «Некоторые мои знакомые, с восхищением отзывавшиеся о сценарии «Дюба-Дюба», просто не смогли досмотреть фильм до конца», - вспоминала доцент ВГИКа Вера Тулякова. (В ее сценарной мастерской учились А. Саморядов и П. Луцик.)

Другой главный мотив этой истории – попытка интеллигента найти свое место в криминальной революции. Несмотря на актуальную для своего времени тему, ее разрабатывал только Владимир Хотиненко в своем фильме «Макаров» (1993). Но этот фильм нельзя простить авторам хотя бы за карикатурные образы представителей провинциальной творческой интеллигенции. «Савой», написанный еще в 1986 году (оригинальная киноповесть называется «Праздник саранчи»), исследует эту тему наиболее пристально.

Это «программное» произведение, в котором отразились все будущие темы и конфликты драматургии А. Саморядова и П. Луцика, они написали на втором курсе. (Правда, драматурги потребовали снять свои фамилии из титров фильма: сценарист попросту не указан.) Первая же экранизация оригинального сценария драматургов показала грубое искажение логики развития характера главного героя, которое в будущем станет нормой. Так персонажи «Савоя», «Детей чугунных богов» и «Лимиты», которым суждено было стать киногероями нового времени, превратились в экранных «уродов».

В тексте «Праздника саранчи» нет ни одного случайного жеста, ни одного лишнего слова – это жестко выстроенная структура. Уберите один кирпичик, и обвалится вся стена. Слабовольный, истеричный герой «Праздника саранчи» оказывается в средневековых реалиях советского востока и, продвигаясь от одного испытания к другому, становится изворотливее, жестче, сильнее. Всего четыре месяца отделяет раба на каменоломне от «авторитетного» подручного райкомовского князька. И когда этот вчерашний инженер идет по базару, перед ним «расступаются люди».

Но стоило выбросить эту сцену из фильма, и «Савой» окончательно обретает черты типичного «кооперативного» фильма. Зачем герой «Савоя», вернувшись в Москву, застрелил официанта, который вытолкал его из ресторана? Непонятно: ведь он столько пережил для того, чтобы вернуться домой. Герой «Праздника саранчи» - воин, впитавший в себя азиатскую ментальность, и в Москву он вернулся только потому, что поссорился со своим сюзереном. А такой человек не спустит оскорбление «какому-то» официанту.

После смерти друга и соавтора, который играл в творческом тандеме ведущую роль («Он был главный, я – помогающий», – признавался П. Луцик в одном из интервью), он решает ставить фильмы сам. В основу «Окраины» - пост-модернистского макабра, стилизованного под героические кинополотна  сталинской эпохи, лег сценарий под названием «Хорошие люди». Но к концу девяностых история «подпольных» фермеров-миллионеров, которые вступают в жестокую схватку с рэкетирами, стала неактуальной. В новом сюжете сами фермеры становятся жертвами предпринимателей–нефтяников, которые выживают станичников с их земель, и те с винтовками в руках идут «искать правду».

Критики упрекали фильм в жестокости и подстрекательстве к бунту, фактически, он не был допущен к прокату. По словам А. Чеботаева, который принимал участие в финансировании подготовительного периода «Окраины», П. Луцику приходилось самому ездить с фильмом по городам и организовывать показы. Хотя благодаря скандалу «Окраина» стала по-настоящему культовым фильмом. (То есть маргинальным произведением, которое снискало славу в определенных кругах при полном отсутствии маркетинга и рекламы.) Но проблема была в другом: фильм получился слабоват. Это хорошо понимал и сам автор, который признался в интервью, которое дал кинокритику Виктору Матизену: «Я снял плохой фильм».

Бедой «Окраины» стали условные герои «из народа», которые под музыкальное сопровождение из классического «Чапаева» (1934, реж. Георгий и Сергей Васильев) изъяснялись сентенциями персонажей Андрея Платонова. От сочных и полнокровных героев прежних работ остались бледные стилизованные тени.

Драматургию А. Саморядова и П. Луцика реабилитировала постановка «Дикого поля».  (Незадолго до смерти этот фильм планировал ставить сам П. Луцик.) М. Калатозишвили, в отличие от своих предшественников, обошелся со сценарием предельно бережно – насколько это было возможно спустя полтора десятка лет после его создания. История жизни и смерти доктора Мити, которого после окончания мединститута отправляют работать в степную глушь, по традиции смешивала самым причудливым образом экзистенциальную притчу и прямые заимствования из американской массовой культуры.

(Например, находка с почвой, куда закапывают мертвых, чтобы вернуть их к жизни, подсмотрена в кинокомиксе «Шина – королева джунглей» (1994, реж. Джон Гиллермин.)

Фильм М. Калатозишвили стал не только наиболее удачным воплощением на экране драматургии А. Саморядова и П. Луцика. Ставший легендарным сценарий, помноженный на очень удачный кастинг и неброскую, но точную режиссуру, сделал «Дикое поле» одним из наиболее заметных российских художественных фильмов  последнего времени.

В новейшее время (как минимум, последнее десятилетие) в российском кинематографе так и не появился драматург такой же значимости и величины: мифотворец с одной стороны, и с другой – укорененный в реальности художник, тонко чувствующий свое время. При этом нельзя не отметить парадоксальность положения, которое занимают А. Саморядов и П. Луцик в истории российского кино – гениальные сценаристы, которые, между тем, практически не оказали заметного влияния на кинопроцесс своего времени. Даже опосредованно: российская «чернуха» не началась с «Савоя» и не завершилась «Окраиной».  (Скорее, точкой отсчета нужно считать «Маленькую Веру» (1988, реж. Василий Пичул).

Точнее всего будет сказать, что наследие драматургов занимает нишу где-то между литературой и кинематографом – положение, уникальное даже для российского кино с его традицией киноповестей.

Что касается дальнейшей кинематографической судьбы текстов А. Саморядова и П. Луцика, то постановка нереализованных в свое время сценариев (например, «Анны» или «Северной одиссеи») сегодня лишена смысла – эти истории остались в своем времени. Возможно, с учетом растущего дефицита сценарных идей и, как результат, интереса к римейкам популярных советских фильмов, когда-нибудь мы увидим осовремененную версию «Детей чугунных богов». Но качество современных римейков таково, что оригинальный фильм Т. Тота 1992 года зрители будут вспоминать с ностальгией по «старому доброму кино» - которое, между тем, талантливым и добрым было в самую последнюю очередь.

***

КОММЕНТАРИЙ НА САЙТЕ, ГДЕ БЫЛИ ОПУБЛИКОВАНЫ ЭТИ ЗАМЕТКИ (безымянный)

«Абсолютно точная статья. "Праздник саранчи", действительно, лучший сценарий, поэтому очень жалко. И финал там безумно важен. Собственно, это уже была стычка эпох - советский милиционер и западный ковбой. Ковбой, естественно, стреляет, даже не думая, какая совковая чушь в голове у молоденького милиционера.

А насчёт сцены в туалете в Дюба-Дюба не уверен, что они не провернули гоп-стоп в реальности. Лёша мне рассказывал, как реальный случай, я не поверил, а он не стал настаивать. Я подумал, что он просто советуется насчёт сцены, правдива ли. А он, не исключено, поверил драматургию жизнью, с них сталось бы, ребята были рисковые, и грани криминала не чувствовали. Да и деньги в период написания Дюбы у них из карманов не падали, свидетельствую. Первый настоящий гонорар, безумный по тем временам 20 тыс руб. они получили как раз за дюбу. Это было чудо, и этим они пробили дорогу остальным драматургам, задали планку реальной оплаты труда. Все мы им были благодарны. Раньше все платили гроши. Это Петя обладал удивительной хваткой и пробойной силой».