Вильям Савельзон: «Воздух радио – особенный»

Из моих почти 52 продолжающихся журналистских лет 30 молодых и самых лучших прошло на Оренбургском радио. Как говорили в старину, готов биться об любой заклад, что воздух радио – особенный. Он сухой, чуть наэлектризованный и немного тревожный.

В эфире!

…Раннее утро. Но в студии это определишь только по бессонным зелёным цифрам электронных часов, окон тут не бывает. Мёртвая тишина, хранимая звукоизоляцией. За тройным стеклом лицо девушки-звукооператора, работающей за пультом. А передо мной микрофон. Вот вспыхнула красная лампочка – и привычно оборвалось сердце. Я в эфире. Теперь, если начнёшь тонуть и барахтаться, тебя никто не спасёт. Доля весёлого риска. «Я – мужчина!» – говоришь себе. (Не знаю, что в такой момент говорят себе женщины.)

Не дай бог представить: меня, мол, сейчас слушают два миллиона оренбуржцев. Нет, сейчас кто-то один сел завтракать на кухне, потянулся к приёмнику, включил радио. Вот с ним и беседуй.

– Говорит Оренбург. Доброе утро, товарищи! Местное время…

Начало

Помню ли я первую свою журналистскую фразу? Помню. Это как первая любовь. «Его рабочие руки испачканы въевшимся маслом и металлической стружкой. Но впервые за много лет они испачканы мелом». Это первый репортаж из первой командировки в Новотроицк – о школе рабочей молодёжи. Через день слышу эту фразу по Всесоюзному радио в материале собственного корреспондента этого радио по Оренбургской области. Шутки ради звоню ему. Так, мол, и так, хочу написать вашему московскому начальству, насколько мне понравилась моя фраза в вашем материале. Запаниковавший «старший товарищ» прилетает через двадцать минут:

– Старик, ты понимаешь, ты молодец, мне эта фраза очень запомнилась. Ну и… Замнём для ясности, а?

И мне – мне, а не ему – неловко, ну чего это вскинулся? Я же только пошутил.

Встреча в поле

Благословенная журналистская профессия дала возможность много ездить и летать, встречаться с удивительно интересными людьми. Вот и книжка «Оренбургская история в лицах» составилась наполовину из этих живых встреч с академиками и космонавтами, крестьянами Василием Чердинцевым и первым нашим сельским Героем Социалистического Труда Владимиром Бухалом, с первооткрывателем 13-й скважины, откуда начался оренбургский газ, Степаном Ивановым, на чьей фамилии, по Симонову, вся Россия держится, с большими писателями, композиторами, художниками, путешественниками, военными, с таким выдающимся государственным деятелем, как Черномырдин… Их рассказы прозвучали в оренбургском эфире. Жаль, что очередной начальник отослал эти драгоценные записи куда-то в хранилище во Владимире. Там они, боюсь, и погибли.

 «Льва узнают по когтям» – любимый афоризм Пушкина. О человеке всё расскажет иной раз мелочь. Как-то в октябре, перед Днём работника сельского хозяйства, поехал сделать радиоочерк о дважды Герое Социалистического Труда давнем знакомом Василии Чердинцеве. В Сакмаре в правлении колхоза сказали:

– Ищите его в дальнем поле. Там осталась люцерна на семена, ну мы его и попросили. Никто другой не захотел.

Редакционный газик долго прыгал по колдобинам, с треском разрывая первый ледок, пока мы нашли Чердинцева. Холод, ветер, белые мухи предвещают метель. А на комбайне, кутаясь в негреющую телогрейку, натянув кепку на уши, нарезает круг за кругом дважды Герой, лауреат всяческих премий и депутат всяческих Советов. Человек, о котором книги пишут, который в телевизоре в «Голубом огоньке» вальсирует со знаменитой актрисой.

А ведь мог бы сказать:

– Я уже наломался за уборку сначала здесь, в своём колхозе, потом на нашей целине в Кваркенском районе, потом попросили поработать и в соседней области. Хватит! Пусть кто-нибудь другой.

Но это же Василий Макарович.

День Победы

Он соседствует с Днём радио. Четверть века, с 1965 года, довелось вести репортажи от Вечного огня на оренбургском проспекте Победы. Знобкое утро. Пробиваешься, держа перед собой открытое журналистское удостоверение, через оцепления, сначала милицейское, потом людей, одетых в штатское. У обелиска и могилок пока что малолюдно. Пришедшие затемно старушки в чёрном, вдовы. Кладут букетики первых весенних цветов. От себя. Потом понесут корзины цветов от организаций и учреждений, но это будет не то.

Однажды увидел листок бумаги, придавленный камешком, чтоб не улетел. Карандашом, коряво письмо давно погибшему дорогому Коле. Подпись: «Твоя Катя». Ком в горле.

В комментаторском автобусе, загнанном за обелиск, тесно. Обеспечивают технику звукооператоры. Вполголоса проговаривают стихи и тексты отступлений дикторы Юрий Губачёв и Галина Литвинова (оба уже покойные). Высокого класса профессионалы, старшее поколение их помнит. Галине Викторовне выпало счастье на практике в Москве читать выпуск «Последних известий» с самим Юрием Левитаном.

Где-то у трибуны в толпе наши репортёры и их собеседники – герои войны и тыла. По ходу репортажа по сигналу будут включаться микрофоны этих коллег.

И вот – «Поехали!» Открываешь работу станции, делаешь вступление, одним глазом пытаясь понять, когда на трибуну двинется областное начальство, чтобы успеть закруглиться. Невидимые миру слёзы: ставишь махальщика, которому будет видно, что руководство тронулось. В эту секунду он должен дать мне отмашку. Но что это? Он махнул или нос почесал?

А всё должно быть без стыков, гладко. Речи. Гимн. Начинается торжественный проход ветеранских колонн. Ещё среднего возраста мужчины и женщины, к ногам которых летят цветы. Глаза под солнцем слепит от блеска их наград.

В первые годы текста, стихов, музыки, интервью было заготовлено много, но еле хватало.

А через четверть века каких-то два листка текста – а ветераны уже кончились. Время неумолимо. Потом идут районы города. Дальше уже неорганизованные желающие постоять у Вечного огня, положить цветы.

Через два-три часа, попрощавшись с радиослушателями и закрыв работу станции, вылезаешь на свежий воздух измочаленным. Все участвовавшие в репортаже кидаются поздравлять друг друга: мы сделали своё дело! И, кажется, неплохо.

Автограф Шолохова, или Головой в штангу

Почему-то вспоминается в основном хорошее. И смешное. Так, видимо, устроена психика.

…Несколько недель наша оренбургская журналистская группа в вездеходе с вахтовой будкой едет по трассе самого большого в мире строившегося тогда газопровода Оренбург – Западная граница СССР. Каждый день интереснейшие встречи со строителями из разных стран. Потом они станут циклом радиорепортажей «Вслед за Солнцем» и книгой «Оренбургская параллель» в московском издательстве «Современник».

 Ночуем в спальниках вповалку в будке (дело привычное, в уборочную в таких спальниках в свежем стогу прекрасно спалось, когда мотались в «Выездной редакции Оренбургского радио», делая оперативные репортажи с полей то восточной целины, то Первомайки, где урожайнее), а если повезёт, в отеле где-нибудь на чехословацком участке.

Летаем на вертолёте над Волгой, выходим на водолазном боте на серый, с волной, речной простор, наблюдая, как тянут дюкер – сваренную длинную плеть труб. И водолаз, обильно пересыпая свой доклад солёными словами, рассказывает нам, что ни… чего не видно, такая там муть, что он только ногой сейчас определил: дюкер лёг в заранее размытую траншею точно.

А как я вызвался быть штурманом пробега, в то время когда курящие ребята дымили и рассказывали анекдоты в будке? Правил я по «Атласу автодорог СССР». Едем полями где-то у Дона. Атласные дороги давно кончились, на карте пусто. А полевые ещё так и норовят раздвоиться.

– По какой? – спрашивает шофёр.

– По правой, – уверенно командую я.

В общем, доправился: свет наших фар уткнулся в лесок, началась сильнейшая гроза. Вповалку легли спать – утро вечера мудренее. Действительно, мудренее – мы на берегу Дона. В мокрых кустах поют-заливаются соловьи, те самые, донские, которые отпели Давыдову из «Поднятой целины». Гудит буксир, тянет баржи с чёрными трубами диаметра 1420 миллиметров для нашего, оренбургского газопровода. И рядом – Вёшенская. На память четырёхтомник «Тихого Дона» с автографом Шолохова.

А первый оренбургский радиорепортаж с футбольного стадиона «Динамо»! Это был 1962 год, прилетела итальянская команда из Болоньи, по тем временам всё равно что марсиане. С Леоном Хосроевым, работавшим в «Комсомольском племени», а потом в «Южном Урале», разделили: я, поскольку есть разряд по футболу, веду репортаж, когда на поле жарко; он, так и не вспомнивший, раз или два он пнул мячик в детстве, рассказывает о том, какая зелёная трава и как крепка советско-итальянская дружба.

Но я не учёл его южный темперамент. Наш центрфорвард Слава Дейнекин по прозвищу Слон головой сильно бьёт по мячу. Но мяч попадает в штангу. Мимо. Леон, выхватив у меня микрофон, вопит: «Дейнекин головой в штангу! Какой удар! Штанга чуть не переломилась!» Что стало с головой Славы, радиослушатель домысливал сам.

Потом несколько лет я вёл репортажи один. Ещё о невидимых миру слезах. Разливаюсь соловьём – наши выигрывают. И тут звукооператор, сидящий со своей аппаратурой чуть внизу слева, толкает меня в ногу. И делает округлое движение руками. Срочно закругляться? Выключатель микрофона только у него, поэтому взглядом спрашиваю: что случилось? Что-то очень серьёзное, иначе он не имеет права вмешиваться. Открывается внеочередной съезд КПСС? Или война началась?

А он копается себе в своей аппаратуре. Как на иголках довожу репортаж до конца. «На этом мы заканчиваем репортаж с оренбургского стадиона «Динамо». Вёл репортаж Вильям Савельзон». Срываю с головы наушники:

Ну что, что случилось?             

– А это я тебе показывал, чтобы ты сказал, что сегодня стадион полный.

Радио, молодость моя.