Конструктор лодок

Дмитрий Урбанович, «Оренбургская неделя» №13, 2016

19 марта Россия отметила 110-летие своего подводного флота. В этот день (6 марта по старому стилю) в 1906 году император Николай II включил в состав военно-морского флота новый класс боевых кораблей – подводные лодки. На вооружении были приняты сразу 20 субмарин типа «Форель», а также новые лодки «Касатка», «Сом» и «Осётр». Служили на первых подлодках лучшие морские офицеры.

Первая русская боевая подводная лодка «Дельфин» была спущена на воду еще в 1903-м году, успешно проходила испытание в Крондштате. Позже её по железной дороге переправили во Владивосток, где «Дельфин» принял участие в Русско-японской войне. Вообще первые русские подводные лодки носили замечательные имена: «Ерш», «Пантера», «Волк», «Львица и Морж»… Эти легендарные субмарины стали грозой вражеского флота как в Русско-японскую, так и в Первую Мировую войну.

У их конструкторов были и есть славные продолжатели.

***

Юрий Иванович Фарафонтов, один раз в пару лет наведываясь на родину в Оренбург, останавливается в гостинице «Факел», и понятно, почему. Из ее окон, метрах в двухстах,  отлично виден его бывший дом и школа, где он учился. Да и вообще это – его «родовое место».

Дом построил еще его дед по отцу, там будущий конструктор подводных лодок и родился. От своих тетушек-дядюшек слышал, что дед был безродным. В детстве его подобрал какой-то оренбургский купец, воспитал как сына, даже сделал старшим приказчиком. А когда тому пришла пора жениться, то подарил денег – и дед построил в Новой слободке на улице, носившей удивительное имя Безымянная (сейчас ул. Парижской коммуны, 12) вот этот самый двухэтажный дом, рядом - двухэтажный сарай, и окружил строения, включая двор, глухим забором высотой метра четыре.

 В ОРЕНБУРГЕ

– Могу похвастаться – я участник первого дня войны. Отец окончил Оренбургский машино-тракторный техникум, перед войной его призвали в армию, он был механиком танкового полка. Когда Западная Украина очень доброжелательно стала советской, им всем приказали взять жен-детей и в гражданской одежде вместе с танками прибыть во Львов. Приехавшие семьи жили в одном большом строении, наподобие замка. И, как мать рассказывала, как-то она услышала грохот, вышла – а там танки с крестами: «Ой, Ваня маневры начались». «Да нет, этой война», - ответил отец. Мне было чуть больше года тогда.

Полк исчез за полчаса – перебили просто. Танки еще стояли на колодках: гусеницы отдельно, боезапас отдельно., - и все в ряд… немцы выкатились напротив, ну, и… А отец тогда сумел всех жён полка погрузить в товарный вагон, и мы как-то успели Львов покинуть. Через месяц вернулись в Оренбург. С тех пор, пока отец воевал, там и жил. Отца не отпустили сразу после окончания войны, он стал механиком восстановительного поезда, под Воронежем в городе Лиски (ныне Георгиу-Деж) мост восстанавливал. Ненадолго нас туда вызвал, а весной 47-го опять вернулись в дедов дом.

Я учился в мальчишеской школе – здесь, рядышком, на Парковом проспекте. Совместное обучение ввели, когда я был в восьмом классе. Мама работала учительницей, а отец – где-то инструктором по партийной линии. В школе были всеми нами уважаемые преподаватели, директор – несколько таких мужиков, бывших военных, прошедших фронт. Алгебру преподавал Павел Иванович, из танкистов, инвалид, без ноги.

Меня вызвали и сказали, что я должен хорошо учиться. Накрутили, в общем – я, что называется, взялся, стал хорошо учиться. Даже объявили, что я получил по окончании школы серебряную медаль.

Все лето я болтался – знал, что автоматически поступлю в институт, без экзаменов. А потом вдруг решили мне медаль не давать – там кто-то пожаловался, что ли… Отец срочно увез меня в Ленинград – сдавать экзамены. Слава богу, сдал: в «Корабелку», Ленинградский кораблестроительный институт.

Но вообще даже смешно, как я стал кораблестроителем. У меня была очень хорошая тётя. Она ездила в отпуск в Ленинград – там жила вторая тетка, сестра отца. И однажды взяла меня. До этого я какие-то книжки читал, одна такая большая была, про корабли. Она меня, раз так, повела в военно-морской музей. И я там почему-то вступил в разговор с гидом, капитаном второго ранга. Конечно, сразу ореол – «О, Юрочка наш спорит с морским офицером! Быть ему моряком!»

Ну вот, так дорога и наметилась, никакие детские мечты не причем. Понятно, что техническая склонность имелась, хотя у меня и пятерка была по русскому языку. По литературе, правда, всегда четверка, сочинения состояли из одних цитат.

Это был пятьдесят седьмой год. Да, через полгода учебы в институт пришло уведомление, что я могу явиться за медалью. Но я не поехал.

Многие студенты, попав из семьи сразу в самостоятельную жизнь, отдают должное свободе: с гуляниями, с выпивкой. Не сказать, чтобы очень, но и я чему-то подобному дань отдал. Даже лишился стипендии на второй семестр. Стипендия была 26 рублей, а отец мне еще высылал по 30 каждый месяц. Стыдно мне было очень, потому что ему пришлось в два раза больше мне доплачивать…

В ЛЕНИНГРАДЕ

- Учились легко, Юрий Иванович?

- Комната у нас в общежитии хорошая была, мы все трое, кто в живых остался, до сих пор дружим. Мы все, кто был с периферии, крепко взялись за учебу, за образование, за культуру. Я даже поспорил как-то с Аленой, женой мой будущей, что на повышенную стипендию сдам – проспорил, правда. После третьего курса началась специализация. Я пошел в группу на модную специальность, атомные силовые установки, а она записалась в группу по паровым турбинам.

Получилось так, что на дипломную практику меня пригласили в «Малахит». И, уж не знаю, каким образом, но и зачислили туда на работу до получения диплома. На должность старшего техника. В «Малахите» же и диплом писал. Конечно, закрытый. Руководителем был у меня Павел Дмитриевич Дягтерев, главный конструктор по установкам, замечательный человек.

- Когда вы писали диплом, уже знали, что вас туда берут?

- Нет, пока только хотел. Вообще «Корабелка» мне предложила остаться в аспирантуре. Но надо же жизнь узнать! Отказался, пошел работать. Тогда – совершенно обычный настрой. Многие однокашники мои умные, ленинградцы – тогда же было правило, что своих часто оставляли в организациях города – тоже предпочли живую работу, а не по конторам сидеть. Хотя чуть было в армию не попал, во флот.

- В институте военной кафедры не было?

- Была. Но имелся и секретный приказ Министерства обороны. Шел 63-й год, для флота не хватало выпусков училищ. А как раз был бум строительства атомных лодок. Мы, парни-выпускники, пришли получать военные билеты, а за нами закрыли дверь и всем вручили повестки на медкомиссию в военкомат. А я-то с шестьдесят второго уже техником работал.

- Многие потом оказались в бюро вместе с вами?

- С нашего курса в «Малахит» попали семь человек. Потом двое из нас, Володя Токарев и я, в конце концов стали замами главного конструктора, остальные по-разному. Мы до сих пор встречаемся. Большинство женщин осталось, мужики поуходили… Всем уже к семидесяти пяти. И это, в общем-то, бедные люди. И некоторые работают до сих пор: не хватает пенсии.

Вообще наше бюро – первое в СССР, которое создало АПЛ, атомную подводную лодку –«Ленинский комсомол». Это было в 1957 году. Ее давно нет, она разрезана. Я попал к механикам, очень хороший у меня был наставник – Владимир Александрович Шавкунов. До сих пор работает!

- С чего же началась ваша работа в «Малахите»?

- Первой моей работой была инструкция оператору по управлению ГЭУ (главная энергетическая установка). Ею с помощью автоматики управляет оператор с пульта управления – реактором, турбиной, турбогенератором… В общем, в самое дело попал. Так что встречался, например, с академиком Александровым, Анатолием Петровичем, крупнейшим физиком, президентом Академии Наук СССР.  Держал в руках его удостоверение. Оно меня в то время поразило: было все напечатано, и только лишь личная, чернильная, синяя  подпись Брежнева удостоверяла, что это именно он, Александров – член Политбюро ЦК КПСС.

- Это как же вам доверили такое сокровище?

- Вообще ездил с ним по городу! Был такой производственный момент, шло совещание. Я как молодой там участвовал. Александров еще пошутил: «Мне бы такой чуб!» Сам он лысый был совершенно. А потом получилось, что к вечеру ему срочно возвращаться, а билета нет. Ну, меня и послали мои начальники – давай, ему некогда, сгоняй, купи ему билет в Москву. Я примчался в кассу. Билет мне выдали бесплатно, на его имя. Принес билет и вернул удостоверение.

- Так по каким же этапам служебной лестницы вам пришлось прошагать, прежде чем достичь ступеньки «главный, генеральный конструктор»?

- Получается, что я влился в первое поколение конструкторов АПЛ, потом начали строить второе поколение. Пошла новая серия. Было два бюро: «Малахит», по торпедным лодкам, и «Рубин», Центральное конструкторское бюро морской техники, специализировался на стратегических, ракетных лодках на такой же технической базе. Наше, «Малахит», считалось головным по энергетике. И, в общем-то, те инструкции, которые мне тогда поручили написать, были согласованы и даже утверждены типовыми для установок всех кораблей.

Полгода я пробыл старшим техником, потом перевели в конструкторы второй категории на оклад 120 рублей. Премии были, но чрезвычайно символические. Когда стал начальником сектора, я эти премии делил – плюс-минус три рубля. Ну, пять. И, так было принято, сам всем объяснял: кому и за что я повысил или понизил. И что было приятно – старые начальники секторов стали со мной нормально разговаривать. Как с коллегой, а не с пришедшим откуда-то мальчишкой.

Вначале был придан в помощь Шавкунову и для обучения. Он был у нас ведущим инженером по ГЭУ. Как раз тогда разворачивалось строительство лодок второго поколения, знаменитых лодок Чернышева, который был в то время главным конструктором очень хорошей лодки. Но ему пришлось – у нас это история известная – доказывать необходимость класса этих лодок лично Хрущёву.

Страной мы тогда были участвующей в холодном противостоянии со Штатами, и упор, понятно, делался на лодки стратегические, с ракетами. И Чернышев сказал очень просто: «А вот если американцы залезут под лёд, кто их оттуда будет выгонять?» Это стало для Никиты Сергеевича наглядным аргументом…

ПОД КИЛЕМ АВИАНОСЦА

Вот, а в шестьдесят восьмом году Адмиралтейский завод построил первую головную лодку, так называемую «шестисотку», а меня назначили конструктором первой категории. И получать я стал 170 рублей.

- А в чем разница в ответственности между конструктором первой и второй категории?

- Это скорее характеристика квалификации человека. Мы были структурно объединены в сектора, так что были начальник сектора, начальник отдела. А конструктор – значит, твоя подпись на документе всегда первая: на чертеже, на инструкции. Но и над тобой тоже хватает начальников.

Ну вот меня – вдруг – послали в автономное плавание. На лодке Чернышева, сормовской постройки. РТ, головная лодка, вторая модификация. Всего при жизни Чернышева по его проектам было построено 62 лодки. Это, конечно, уникальный случай. Он поистине отец нашего многоцелевого флота. Вот теперь я анализирую – получается, что ко мне присматривались. Почему так думаю – с одним человеком, из другого отдела, он потом стал моим другом, нас послали одновременно. Он дошел до Камчатки, я был в Атлантике и Средиземном море. Как мы тогда шутили – «Сходили в составе 6-го американского флота». Профессионально так, с гонором. Потому что у них рядом ходил авианосец, хорошее охранение имелось.

- И как близко от них оказывались?

- Да иногда под килем авианосца сидели. В этом главное наше было удовольствие и удовлетворение.

- И они не знали?

- Думаю, что нет. Ну, может, не наверняка. Потому что если бы знали, то выгоняли бы: глубинными бомбами, акустикой. Мой друг Марат Байбурин, который учился с нами в классе, служил на Тихоокеанском флоте. Так его лодку американцы реально бомбили. В мирное время, у Вьетнама.

- И никакой ноты, ничего?

- Молчание… А Марат имеет боевые ордена.

- А в чем ценность для вас как конструктора в автономке?

- Там абсолютно реально познаешь, как всё работает. Я же не стоял на вахте, моя задача была – анализировать, как работает техника. Это была первая головная лодка, и от меня требовался очень подробный отчет: как работают системы при разной глубине, температуре и мощности хода, при маневрах и прочее.

После автономки меня назначили заместителем начальника отдела, и вот тут я получил от Чернышева предложение войти в его группу – каждый конструктор имеет свою группу, которая руководит проектом. Нам сразу заказали технический проект корабля, мы выступили конкурентами сормовского варианта. К тому времени КБ «Малахит» оказался немножко в загоне, у нас не все получалось с жидкими металлическими теплоносителями. А в Сормове, поскольку шел бум строительства и промышленность не успевала, помимо двух наших питерских, существовало ещё одно ЦКБ, позже получившее название «Лазурит». И вот мы возились с 705-й лодкой, а они в то время начали строить титановую АПЛ «Барракуду», 645-й проект. И наш проект оказался таким удачным, что «Барракуду» закрыли и пустили чернышевский вариант, 971-й.

Его постройка началась в Комсомольске-на-Амуре. Одновременно развернулись и в Северодвинске, и даже планировалось на Балтике, но оттуда лодку вывести оказалось очень сложно и проект заглох. В общем, с 1978 года я стал заместителем главного конструктора Чернышева. И мы начали делать новый проект, 971-й, за который и получили впоследствии звание лауреатов Госпремии. Хороший проект получился. Мы действительно сделали очень малошумную маневренную лодку, хорошо вооруженную. Эти лодки ходят до сих пор. А я сейчас занимаюсь модернизацией, часть лодок в Северодвинске её как раз проходит.

- Юрий Иванович, а вот на момент появления новой России, в начале девяностых наш подводный флот был с американским как сопоставим?

- Когда получилось серийное строительство нашей лодки, мы действительно стали с ним сопоставимы. Я, например, горжусь тем, что наша лодка проходила всю автономку у берегов Америки, водила на прицеле американскую лодку – и та не смогла её обнаружить. Когда они об этом узнали через полгода – ведь ведутся записи большими акустическими станциями – то очень всполошились. И именно после этого начали проект «Вирджиния». А наш командир получил за это Героя.

НОВАЯ ЭПОХА

К сожалению, к концу восьмидесятых строительство практически остановилось. И я тогда получал в кассе по 500 рублей в месяц – при зарплате зама главного конструктора под три тысячи. Неплатежи, задержки выплат – все это тоже у нас было. Деньги обесценивались. Когда я ездил в командировки, жена шла в банк и покупала доллары. И если бы не валюта, я просто не смог бы вернуться в Ленинград – за пару месяцев так менялись деньги, росла цена билета, все росло, жил на 10 долларов в неделю. Я же служащий, суточные-то начислялись по старым расчетам… А там еще «павловская» денежная реформа, когда не больше тысячи на человека можно было обменять.

В то время материально нашу семью, можно сказать, спасла супруга Алена, пойдя работать в газетный киоск. Это было еще в СССР. Жена продавала газеты-журналы, я в обед приезжал на полчаса на «жигуле» её подменять, к газетной торговле приобщался. Тогда был бум порнолитературы – так я у неё в киоске пока торговал, заодно изучал, что такое порнуха.

- Да, будущему генеральному конструктору полезно… Но вот Горбачев объявил, что проект «Советский Союз» закрыт, над Кремлем поднялся российский флаг. Что в это время было с «Малахитом»?

- Плохо выживал. Достраивали еле-еле одну лодку в Комсомольске. Чернышев совсем больной уже был. И еще при его жизни я стал главным конструктором, в девяносто шестом. Потом Чернышев умер, я стал генеральным. Договорились отдать одну АПЛ в аренду Индии. Был сделан проект в экспортном исполнении,  достроили её. И это были для нас  деньги. Они по закону пошли в госказну. Но мы еще умудрились сделать индусам тренажерный зал и автоматизированную систему обучения – а вот это уже был контракт, который получали мы!

- Эпоха российского кораблестроения. Как, если ёмко и  сжато, её охарактеризовать?

- Цензурно?

- По возможности.

- Конечно, можно подумать что я по-стариковски ворчу… Понимаете, были года, когда в строй вводилось до десяти лодок. Сколько людей обучалось, сколько ездило по командировкам… А теперь у нас – она лодка в пять лет. А завод тот же, людей только чуть поменьше. Себестоимость понятно, как сразу изменилась? Вот и всё…

Сейчас мы  занимаемся модернизацией. 971-й проект считается лодкой третьего поколения. В тринадцатом году сдали лодку четвертого поколения - «Ясень». Идет новое серийное строительство. После модернизации, как мы шутим, то ли будет третье с плюсом, то ли четвертое с минусом. Но будет очень хорошая лодка.

- Америка-то в курсе?

- Я думаю, они давно в курсе многого. Раньше то, совсем, единственный городской телефон стоял в одной комнате у начальника, и ты мог позвонить только с него. Теперь у каждого по мобильнику.

- Ну и немного про перспективы нашего подводного флота, на ваш взгляд. Да и не только подводного, уж заодно.

- Плохо то, что у нас нет крупных заводов для того, чтобы строить надводные корабли. А СМП очень загружено под программы  IV поколения. Как человеку, связанному с флотом, мне этого мало. Мне бы хотелось большего. Потом очень тяжело с кадрами. Мое поколение доучивалось многому прямо на заводе. А когда ты просто где-то сидишь и ничего не строится - ты «книжный» инженер. Из института человек выходит – это пол-инженера. Ну получил корочки, сидишь за компьютером – и что? Надо, чтобы люди видели своими глазами, как из чертежа труба получается, как насос крутится.

Многое запустили.  Время, когда ничего не делалось, оказалось  долгим. До конца нулевых практически не строили ничего, только  недавно занялись. Не хватает специалистов. Обучаем молодых потихоньку, в нашей группе сейчас трое таких,  хорошие парни, им интересно. Начали на завод ездить. Дай бог, что-то получится из них. В группе техпомощи на заводе более двадцати человек сидят, сопровождают модернизацию.

 «КУРСК», ПОКРОВСКИЙ, МАРИНЕСКО

- Про историю с «Курском» что можете сказать сейчас? Расследование закончилось, всё?

- Существуют материалы государственной комиссии. И помимо ее – несколько журналистских версий. Кроме этого не могу ничего сказать.

- Книги Александра Покровского, бывшего подводника, наверняка читали.

- Да. Смешно. И я знаю о том, что у него есть действительно реальные ситуации и сцены. С ним я два раза встречался, он пытался меня склонить, чтобы я выступил в защиту командира лодки Лаврентьева. Тогда у нас случилась авария, погибли люди, и устроили судебный процесс против командира. Его защищали, а я не защищал. Должность командира в любом случае плоха. Когда что-то случается, виноват командир – не только по определению. Ну там был и еще ряд сложных моментов.

- А Маринеско и вправду был такой великий подводник?

- Ну, я читал то же самое, что и вы. Но вообще, думаю, такие хорошие везения, как у него, бывают. Бывают…

 

Из жизни генерального конструктора

***

Я сам не попал на флот случайно. Когда вручили мне военный билет – абсолютно угрюмо, ведь мы не собирались во флот идти, рассчитывали инженерами стать – вдруг по общежитию пронесся слух, как обмануть медицинскую комиссию. Надо коньяком с содой напиться, тогда кровь будет очень плохая, и нас не возьмут. Пошли мы, напились коньяка с содой. Вкус безобразный, похабщина, что там говорить… Испортили хороший армянский коньяк, три звездочки. Но не взяли меня не из-за крови, а потому что в тот момент было какое-то осложнение на ухе. Потом прошло, но призыва избежал.

***

Мне повезло два раза. Один раз, когда мы ходили в Японское море, в международных водах. Был составлен график погружения на испытательную глубину. Мы пока задерживались в надводном положении, испытания не были обеспечены сопровождающими кораблями. И в тот момент, когда уже должны были быть на глубине, за бортом раздался взрыв. Нам повезло, что испытания были сорваны. Я допускаю, что это организованная диверсия. Мы быстро вернулись, и когда становились в док, поняли: если бы лодка была под водой, то обязательно бы утонула: там шпангоуты были оторваны от прочного корпуса.

***

А еще повезло, что всех нас так много старых специалистов воспитывало. И что хорошо – отношение друг к другу у нас было независимо от возраста. Неважно, кто ты, начальник, не начальник. Опыт возвышает над этими проблемами, нам просто важно – какой ты специалист, что делал, где был. У меня среди друзей –Юрий Александрович Лохов, на десять лет старше меня. Я его в море 70-летним посылал, и он ходил на испытания. Вот это мужик! Юнгой был во время войны.

***

Каждый хвалит своё время. Но я с большим уважением отношусь к тем специалистам, к которым я пришел. Это были такие колоритные люди. Вот Павел Дмитриевич Дягтерев, главный конструктор по энергетике, которого я считаю своим замечательным учителем, когда мне стукнуло 33 года, был мною вместе с коллективом позван в ресторан. Конечно, попросили его быть тамадой. Он подарил мне часы, которые до сих пор у меня, и сказал: «Раз я тамада, предлагаю ничего Юрию Ивановичу хвалебного не говорить, а лучше пожелаем, что ему надо учесть…»

И весь вечер превратился в критику молодого нахала.

***

Я знал одного командира, который по сумме своих автономок под водою отсидел четыре с половиной года. При том, что нормальное автономное плавание два-три месяца. Это же срок, считай… Должность командира – вообще собачья должность. Он спит одетый в ГКП. Даже когда идёт в душ, рядом стоит матрос, трусы держит, чтобы в случае чего  успеть вбежать в одежду на ходу.

***

А в перископ я видел Средиземное море, Атлантику, где стояли американцы, куда мы влезли, пытаясь прощупать, слышат они нас или нет. Слушали их разговоры, как они в субботу-воскресенье выпили, погуляли, девочки там, то-сё… Им вон какие выходные, а мы в свои выходные мылись, такой вот отдых был.

Фотоархив