Легенды и были Великой эпохи
ПОМОГ НАМ КАГАНОВИЧ
После Отечественной войны, где-то с 1948 года Оренбургский обком КПСС возглавлял Павел Николаевич Корчагин, с племянником которого я учился в сельхозинституте. Саша был свойским парнем и как-то раз пригласил нас, нескольких студентов, себе домой: "дядя ночами работает, успеем за вечер культурно посидеть, выпить и закусить, пластинки послушать".
Соблазн был велик. Стесняясь мы за Сашей вслед проскользнули мимо дежурного милиционера в элитный особняк. Завели патефон. На столе портвейн, рыбка, салатик. Только "дернули" по первой рюмочке, как неожиданно появился сам первый секретарь. Мы обмерли... Но он вроде нас и не заметил. С порога крикнул жене, уже спавшей в их просторной спальне, чтоб немедля подавала ему "парадный" костюм. Та бесропотно помогла ему переодеться, но все у двери его спросила: "что за событие такое?".
- Без предупреждения, проездом заехал к нам Лазарь Моисеевич Каганович, ждет меня в музее.
Хлопнула дверь. Мы перевели дыхание и зазвенели рюмками. А супруга "первого" вдруг хмыкнула и зло бросила:
Лазарь? Знаем Лазарей, опять по бабам...
Через много лет, по воспоминаниям директора музея оказалось, что Каганович действительно ночью был в Оренбургском музее. Ему среди дорогих важных экспонатов показали картину местного живописца "Сталин среди хлебного поля". Каганович долго разглядывал родного отца и учителя, потом высказал повергшее всех сопровождающих его партийцев в шок:
- Товарищу Сталину не понравилась бы эта картина. Не может наш дорогой вождь стоять среди пшеничного поля, топтать хлеб. Политически не верное изображение!
Картину тут же сняли со стены. Потом долго все ждали репрессий. Из-за страха о нас забыли. И наш "банкет" в доме секретаря и за его же счет остался, как писали тогда, "без последствий"...
В ПОЖАРНОМ ПОРЯДКЕ - ОДНИ НАКЛАДКИ
В недавние еще коммунистические времена работать в газете (партийном органе) могли лишь члены родной КПСС. В порядке исключения был принят в мой отдел способный молодой журналист Андрей Альтов. Через какое-то время вызывает меня редактор:
-Надо бы как-то ускорить прием в партию Андрея, соберите с ним рекомендации.
- Пустяки, соберем сегодня же. Его же многие знают, я еще у его отца первые заметки свои печатал, свой же человек...
Собрали рекомендации в ударном порядке, тут же на партбюро обсудили и одобрили, на собрании проголосовали единогласно "за" прием и все документы отнесли в Ленинский райком, где назавтра уже собралось бюро.
На следующий день я с Андреем в "предбаннике" райкомовского секретаря. Идет прием в "ум, честь и совесть нашей эпохи". Уже зачислили рабочего из "Водоканала", двух ткачих, скоро наша очередь (интеллигентов на закуску всегда оставляли). Вдруг завотделом райкома, регулирующий очередь, отозвал меня, бледный весь, шепчет:
- Вы что в пожарном порядке совсем не читали что сами писали? Смотри, что в твоей реконмендации написано: "знаю А.В.Альтова более 30 лет"?!
- Ну и что? Мы же пишем, а не читаем!
- Да, ему всего-то в феврале исполнилось 27?! Что делать, что делать ?1 Может перепишешь?
- Некогда, - заупрямился я, - да и поздно. Авось и тут не заметят?
И точно: прием прошел оперативно, без сучка и задоринки. И выросла могучая КПСС еще на одного члена. Долго тряс руку новому партийцу секретарь, напутствуя:
- Надеюсь, Андрей Владимирович, что отныне вы с Бураковым в своих фельетонах свой теперь Ленинский райком упоминать всуе не будете?
ПЕПЕЛ И АЛМАЗ
Н.С.Хрущев любил Крым и подарил его любимой Украине, на которой ревностно выполнял указания Сталина по репрессиям. В Крыму на охоте он познакомился с Д.С.Полянским, отличным охотником и хлебосольным хозяином. Когда пошла битва за целину, Хрущев выдвинул Полянского первым секретарем Оренбургского обкома и ретивый выдвиженец распахал все степи и пастбища, перекрыв все планы и даже мыслимые и не мыслимые рубежи.
Полянский любил ходить в Оренбурге по магазинам, устраивать конкурсы колхозников и везде подчеркивать, что при Хрущеве люди будут хорошо есть, мирно спать, иметь по два костюма и вообще не за горами и сам халявный коммунизм. На одном конкурсе он похвалил повара из ресторана "Урал". Корреспондент "Южного Урала" поэт М.С.Клипиницер об этом и написал. Но Полянскому не понравилось, что сообщили об этом, ибо надо хвалить поваров не из ресторанов, а из рабочих столовых, да и фамилия репортера ему показалась чуждой веяниям эпохи. И М.С.Клипиницера уволили.
Сын поэта Борис был фоторепортером агентства ТАСС и сопровождал Хрущева при его поездке на оренбургскую целину. Фамилию его убрали из справочников, а снимки подписывали псевдонимами. Так "фильтровалась" чистая идеология.
На целине Хрущева его верный слуга показывал горы зерна. После к зиме, зерно, оставшееся в основном на токах и оврагах, сгорело и превратилось в пепел. Но статистика уже это зерно посчитало в закрома Родины. И Оренбуржье получило орден Ленина. И Д.Полянского повысили - взяли в Москву.
Еще жива старушка из хлебного магазина, которой за недовес макарон лично Полянский вынес приговор... Почти все секретари наши уезжали в Москву и там тихо растворялись в море партийных чиновников. Видимо по вечерам на правительственных дачах они иногда вспоминали, как правили в своих удельных княжествах и посмеивались над наивностью всецело зависящих от их капризов своих крепостных...